Едва мы выползли на чуть наметившееся плато, уже подыскивая глазами место, где остановиться, как неожиданно услышали звуки, напоминающие неумелые попытки новичка продудеть в пионерский горн. Другого сравнения на тот момент мне не пришло в голову. Через небольшие интервалы звуки повторились дважды. Затем послышались голоса людей. Мы быстро обсудили, что это могло быть. Пришли к выводу, что не знакомые нам звуки исходили от людей. И это было не что иное, как имитация рёва марала. Наверное, егеря упражнялись в мастерстве подманивания рогача. Настоящий, натуральный рёв этого оленя мне ещё слышать не доводилось. Хоть гон был уже в разгаре, но по времени суток не подходило. Уже понаслышке от бывалых артельщиков мы знали, что маралы ревут перед сумерками. А до них ещё не менее четырёх часов. Недолго думая, подозвали собак и прицепили их на поводки. И скорым шагом удалились в чащу, подальше от тропы.
Поистине, нам очень повезло – судьба просто благоволила нам. Не зареви в трубу егерь, так и уткнулись бы в егерский кордон. А там собаки, наверняка, есть хозяйские. И нарвались бы мы на неприятности. Но мне почему-то хотелось встретиться с ними, пообщаться, утолить своё любопытство – узнать, что за работа у них. Может, мы зря так боимся егерей. На самом деле, они, возможно, совсем не плохие ребята. Поняли бы нас, не обидели. Но я своими мыслями с Володей не стал делиться. Всё-таки лучше не лезть самим на рожон. Вот если судьба сведёт на тропе, тогда уж и пообщаемся.
Больше получаса мы петляли, крадучись обходили кордон, держа собак на поводках. И только потом осмелились приблизиться к тропе. Обнаружив её, быстрым шагом стали удаляться подальше от кордона. Но много в таком темпе пройти не смогли: маршрут шёл уже по довольно крутому подъёму. Приходилось регулярно останавливаться, делать передышку. Я оглянулся назад: внизу по склону сквозь деревья было видно, что находимся на довольно большой высоте. Трудно сказать, на какой точке над уровнем моря, но где-то там далеко просматривалась широкая ложбина, на самом дне которой поблёскивала река – наверное, та самая Камга, которую мы преодолевали. Сейчас мы поднимались практически на водораздел, с которого она берёт начало, только чуть западнее. Запрокинув голову, посмотрел вверх. Сколько нам ещё карабкаться до вершины хребта, было непонятно – скрывали растущие деревья. Но, перекинув взгляд вдоль него, сориентировался, что находимся примерно в третьей части подъёма до перевала. У нас уже не было выбора, и мы, отодвинув все опасения, что наши следы могут обнаружить, шагали по самой тропе. В этом месте она была достаточно широкой и шла серпантином.
Судя по последней записке Ильи, нам нужно было выйти ещё на один ориентир – тоже аншлаг, но большой. От него нужно уходить вправо от тропы. А сколько ещё до него – вопрос. Как известно, нет хуже заботы, чем ждать да догонять. Надежда, что мы вот-вот его догоним, давно угасла. Осталось верить в себя и в удачу. Илья в лагере нам говорил, что расстояние до места примерно двадцать километров. По нашим прикидкам, мы прошли уже больше половины. До темноты мы не успеваем. Да и усталость чувствовалась. Больше всего ныли спина и плечи от рюкзака. Ноги ещё «не против» были прошагать пару километров, но разум подсказывал, что ночлег лучше устраивать засветло. А светлого времени нам оставалось не более часа. Стали подыскивать удобное место. Недалеко от маршрута метрах в трёхстах левее увидели небольшой распадок, уходящий вниз. Из-под камней выбивался небольшой ручей. Тут и решили обосноваться на ночлег: и от тропы в стороне, и дрова есть. Для ночного «долгоиграющего» костра было бы лучше применять лиственницу, но за неимением таковых поблизости свалили две сухие ёлки и сырую берёзу, хоть и знали, что ель при горении постреливает искрами. Ужинали уже при свете костра нехитрым, но калорийным супчиком из пакетов, приправленным банкой тушёнки (приготовили с расчётом и на собак). Попросив у Господа хорошей погоды, влезли в спальники по обеим сторонам костра. У таёжников такой костёр, когда два бревна длиной в наш рост укладывают друг на друга, закрепив по бокам колышками, называют нодья. Снизу жарко горела сушина, а сверху положили сырую берёзу, чтоб дольше горела.
Уже в полудрёме делились впечатлениями прошедшего дня. Воздух был свеж и прохладен; изо рта выдыхался парок – это значит, что было не более пяти-семи градусов. На облачном небе местами выглянули редкие, одинокие звёзды. «К утру погода может выяснить, а то и заморозок ляжет», – с этой мыслью я, согретый таёжным костром и придавленный победившей наконец моё тело усталостью, провалился в царство сна.
Под утро, ещё без признаков рассвета, пришлось вставать, проснувшись от холода. Нодья почти прогорела, только по торцам остались тлеющие берёзовые пеньки, не дающие тепла. Володя тоже выполз из спальника. Вновь оживили костёр. Вскипятили чай. Согрелись. Ожили сами. Но было ещё сумеречно. Поманило опять внутрь спальников.