Читаем Таежный бурелом полностью

Таежный бурелом

— Глядите, как красив закат на море. Вспомните вершину Фудзи, удар колокола над Митцури и стаю журавлей… Я скучаю по Токио… Яхта режет волну, и белый парус полощется по ветру…

— Следует записать сказанное вами, — рассыпался в любезности Мицубиси и пригласил девушку к столу.

В миниатюрных тарелочках из сатсумского фарфора лежали ски-яки[27], темпура[28] и суси[29]. Стояло бенти — маленькая позолоченная мисочка со спаржей.

— Не боги, а люди создают радости в жизни, — весело отметил маркиз. — За нашу дружбу, Вера-сан!

Маркиз поднял чашечку с горячей сакэ.

Со сдержанной улыбкой Вера прочитала в ответ стихи:

Как правильны словаВеликого мудрецаДавно прошедших дней,Который называл сакэМудростью…

Глаза Мицубиси заискрились. Вместо допроса получалась непринужденная светская беседа. И маркиза это не смутило. Он продолжал говорить любезности.

— Мне пора! За меня никто не будет работать, — неожиданно спохватилась Вера.

Если мне сужденоСтать чем-нибудь другим,Кроме человека,Я хотел бы статьКувшином сакэИ быть выпитым тобой, —

продекламировал маркиз.

Вера натянула перчатки, надела шляпу.

— Не сердитесь, Вера-сан, что задержал вас. Холодный рис, говорит наш народ, и холодный чай терпимы, но холодное слово невыносимо.

— Что вы, Мицубиси-сан? Мне у вас понравилось.

— Вы любите цветы?

— Очень.

— Посмотрите на мой сад.

Они вышли через стеклянную дверь. Вечнозеленые мимозы полукольцом охватывали посыпанную песком площадку. Цвели олеандры, дорогие и редкие в этих краях японские камелии и рододендроны.

— Мы, японцы, — хранители цветочной культуры, — говорил Мицубиси, переходя от клумбы к клумбе. — Вот этот очень редкий вид рододендронов доставлен с южных берегов Нанбу-Шоте. А этот кактус найден мной в глухом ущелье Редфильдовых скал. Кажется, это единственный экземпляр из той породы кактусов, которые цветут круглый год.

Вера протянула руку, чтобы тронуть мясистый стебель кактуса, усеянный чешуевидными листьями.

— Осторожно, — отводя ее руку, предупредил маркиз, — цветы ядовиты.

Они подошли к клумбе, обложенной розовым мрамором. В голубоватом сиянии, льющемся из растворенной двери, сверкали шары хризантем.

Вера оправила прическу, проговорила:

— Хризантема — любимый цветок в Японии. Она украшает скромные садики и большие нарядные парки моей второй родины. Я люблю хризантему. Она не боится ни морозов, ни других невзгод.

— Вы патриотка? — неожиданно спросил маркиз.

— Я люблю прежнюю, патриархальную Россию, люблю русских людей. Поэтому я и пошла к вам работать.

Мицубиси широко взмахнул рукой.

— Для России настанут лучшие времена. В содружестве с Японией ее будущее обеспечено. Вместо хищного двуглавого орла на русских знаменах скоро будет красоваться хризантема…

В этот вечер маркиз на автомобиле привез Веру домой. Они постояли несколько минут у ворот, разговаривая по-японски.

Хмурым взглядом проводил Кузьмич элегантно одетого японца и автомобиль под японским флагом. На приветствие Веры не ответил, отвернулся. Озабоченная поведением старого моряка, Вера прошла в столовую.

Они заканчивали ужин, когда в комнату вошел Кузьмич. Он был в старом морском бушлате. На его лице отражалась непреклонная решимость.

— Разрешите доложить, ваше превосходительство, — Кузьмич приложил руку к обветшалой бескозырке.

— Что с тобой, Кузьмич? — удивленно спросила Агния Ильинична.

— Негоже мне, русскому моряку, под чужим флагом крейсировать, — твердо ответил Кузьмич.

На щеках Веры проступили красные пятна.

— Кузьмич, родной мой!

Старый моряк топнул единственной ногой.

— Сами знаете, привык я жить открыто. Стар я душой кривить. Напрямик скажу, не дело дочери русского офицера холуйничать.

Вера вконец растерялась. Ее пальцы нервно перебирали пуговицы кофточки. Агния Ильинична не знала, что сказать разгневанному моряку.

— Нам не на что жить, — наконец глухо уронила она, прикрывая ладонью побледневшее лицо.

Глаза Кузьмича на мгновенье подобрели.

— Что ж молчали, кое-чем мог бы я помочь, есть сбережения на похороны…