Таежный гамбит

— Ну, не враг, не враг в любом случае, — осклабился следователь. — У нас, я убежден, найдется множество общих точек соприкосновения, позвольте заметить…

«Еще не лучше», — внутренне содрогнулся Суглобов, но вслух произнес:

— Но зачем все это? Теперь-то?

— О, теперь-то это и есть самое важное, — значительно прошептал следователь, склонившись к Суглобову и почти дыша в его лицо.

— Я вас не совсем понимаю… Я устал что-то…

— Конечно, конечно, — услужливо сдался следователь. — Отложим до другого раза. — Курите, верно, много в камере? А там вентиляции никакой, печально… Прикажу, чтобы вас перевели в другую, получше.

Ему действительно отвели другую камеру, действительно получше. Здесь по крайней мере были отхожее место, ржавый умывальник и узкое зарешеченное окошечко в потолке. Когда Суглобов курил, он с наслаждением смотрел, как тоненький дымок папиросы завивающейся струйкой змеится в это отверстие, и дорого бы дал, чтобы самому стать такой вот змейкой.

22

Беседы между тем продолжались. Только носили уже характер философско-отвлеченный и выматывали Суглобова донельзя. Он понимал, что вся их философия была надуманной, вымученной в угоду идеологии и глупой по существу, однако вынужден был выслушивать этот бред практически каждодневно.

— Значит, мы с вами согласились в том, что классовый противник — это враг, так?

Суглобов устало кивал.

— Вот и выходит, что вы мне никакой не враг, даже не противник, — хитро подмигнул следователь.

— Самому себе я и враг, и противник, — едва проговорил Суглобов, но собеседник его расслышал.

— Э, нет, это вы оставьте! — как-то испуганно замахал он руками. — Наедине с собой — это вы сами, в камере своей. В новом обществе не будет места индивидуализму. Нас интересуют общественные отношения, понимаете?

Суглобов молчал, свесив голову и тупо глядя в пол. «И ради всего этого стоило идти к ним? — мучительно думал он. — Но куда было идти? Обложили ведь… Боже, что делать?..»

— Не враг вы мне потому, что из таких же мещан, как и я, — трещал следователь. — А что не противник, так это, наверное, и вам самим понятно: не воюем же мы с вами сейчас.

— Несколько дней назад еще воевали, — поправил Суглобов.

— Воевали, — кивнул следователь. — Но в том-то и качественно отличная суть классового общества, что вчерашнего противника оно может легко сделать соратником, товарищем, другом, наконец.

— Вы уже в друзья меня записали? — кисло усмехнулся Суглобов.

— А почему нет, почему нет? — весело подхватил следователь. — Раз не враг, не противник даже, значит — друг. Мы вам очень признательны за переданную нам разбойничью кассу Глотова. Благодарны за то, что ликвидировали опаснейшего врага Советской власти. Поверьте, таких услуг мы не забываем.

— Ну хорошо, будем откровенны, — Суглобов выпрямился на стуле и подался к следователю. — В таком случае, если я вам друг, как вы говорите, если действительно помог вам, — так отпустите меня по добру по здорову на все четыре стороны, а?

Следователь долго смотрел на Суглобова, выражение его глаз заметно менялось и вскоре стало непроницаемо холодным, безучастным.

— Вот этого не могу, — выдохнул он и откинулся на спинку стула. — Не имею права. Классового права! — уточнил он.

«Я пропал, — констатировал Суглобов. — Просто так они меня не выпустят».

— Будемте откровенны. Чего вы от меня хотите? — спросил еще с надеждой, но ответ следователя ошеломил его и лишил последней надежды.

— Согласен, буду откровенным. Пока не знаю, — по тону было понятно, что следователь действительно не знает и все тянет время, чтобы определиться. — Ситуация сложная, видите ли. В Приморье зашевелились бывшие ваши однополчане. В Приамурье неспокойно, Камов там какой-то волнуется…

— Камов не какой-то, — перебил Суглобов. — Камов — прекрасный боевой офицер, поверьте мне.

— Вот видите, голубчик, как сильна-то в вас классовая тяга, — покачал головой следователь. — А вы говорите — отпустить. Ну, отпущу я вас, и что? Вы к тому же Камову?

Суглобов понял, что все возражения бессмысленны, что все беседы зашли в тупик. Необходимо было что-то предпринимать. Только что? Он судорожно соображал, но самой лучшей мыслью оказалась та, что утро вечера мудренее.

— Разрешите мне подумать, — промолвил он тихо. — Устал я очень без свежего воздуха, голова плохо работает. Позвольте прогулку?

— Ну разумеется, под конвоем только, — согласился следователь. — И отдохните, голубчик, выспитесь покрепче. Завтра у нас с вами будет последний разговор. Окончательный, так сказать. Надоело мне с вами в жмурки играть, знаете ли, — тон следователя посуровел, таким его Суглобов еще никогда не видел.

«Возможно, это тактика нового общества? — подумал он. — Подслащивать, подмазывать, а потом — обухом по голове? Что ж, чисто полицейская тактика, в таком случае».

— Благодарю вас, — слегка поклонился он. — Думаю, что наутро и я смогу предложить вам что-то конкретное.