Таежный рубикон

– Все, замолчи... Сказала «а» – говори «б». Так у вас говорят?

– Я...

– Все... Завтра придет. Сам придет... Поняла?..

В трубке раздались короткие гудки, но Алина еще долго не выпускала ее из рук. Потом наконец опомнилась и осторожно, как что-то очень хрупкое и дорогое, опустила на аппарат. Хотелось разреветься, но она огромным усилием собрала волю в кулак. Прошла на ватных ногах по кабинету, включила электрочайник, поставив на барный столик чашку, не глядя, бухнула в нее несколько полных ложек растворимого кофе и обессиленно опустилась в кресло.

Она сидела и, зачем-то тупо гоняя ложкой сухую кофейную горку по чашке, повторяла одну и ту же бессмысленную незаконченную фразу: «Сказала «а»... Сказала «а»...»

Савченко

Ехал не спеша, старательно объезжая все выбоины на почти укатанной, ведущей к Уссуре грунтовке. Впервые за много лет самостоятельно сел за руль своего серебристого ухоженного «Лексуса» и, как оказалось (на удивление!), за все эти годы нисколько не разучился водить машину. А правду ведь говорят, что приобретенное один раз мастерство уже никогда невозможно растерять. Только попробуй взяться за дело – и голова, и руки тут же вспомнят все необходимое. Сразу же вспомнят, и без особого усилия с твоей стороны.

Развернулся почти на берегу. Вышел на воздух и, не обращая внимания на то, что короткие полусапожки сразу забило студеной снежной кашей, вышел на лед. Как ни старался, так и не смог вспомнить, когда же в последний раз вот так выезжал на реку – один, без шумной неугомонной компании. Стоял и глядел по сторонам. То вдоль по спящей реке, укрытой белым покрывалом, исчерченным вкривь и вкось человеческими и звериными следами, то на отдаленный противоположный берег – весь в косматых метелках вейника и редких куртинках краснотала.

Где-то совсем рядом звонко стрекотали нахальные сороки, а поодаль пару раз недовольно кококнул потревоженный кем-то фазан. И Станислав зажмурился, не столько от ослепительного солнечного света, сколько от невыразимого удовольствия – вот где только и отойдешь, отдохнешь душою!

* * *

Да, жизнь закончилась... Это он прекрасно понимает... Нет, неправильно. Не сама жизнь, а только какая-то ее устоявшаяся, привычная часть. А сама она еще будет продолжаться какое-то отпущенное сверху время. Будет, конечно, но теперь уже совершенно в другом качестве, в другом измерении. И это нормально. Это нисколько не пугает. Пусть...

Да. Его банально слили. И нет здесь для него ничего нового, ничего из ряда вон выходящего. И сам не раз за службу легко проделывал это с другими. Увольнял неугодных, а порой и вообще подводил под статью. Так положено. Такие правила игры. Обычные вещи... И никто от этого не застрахован. Никто!

Что он сейчас чувствует? Сейчас, когда окончательно убедился в том, что уже ничего невозможно изменить, вернуть обратно? Когда резко поубавилось друзей, когда даже жалкие лейтенантишки при встрече отводят в сторону взгляд, а не ловят, как прежде, на лету каждое его начальственное слово? Да ничего! Ничего, кроме накопившейся усталости и желания, чтобы вся эта дерьмовая комедия с обуревшей прокуратурой поскорее закончилась. Чтобы поскорей освободиться от своих ставших вдруг неимоверно тяжелыми погон, а вместе с ними и со всей этой дешевой профанацией, гордо именуемой государственной службой! И пусть они там сами дальше мельтешат и лезут из кожи вон, угождая и лебезя. С него хватит! Все! Каюк!.. И даже если дойдет до суда – ну и хрен с ним! Хватит. Оттоптался...

Осталось только одно, одно единственно важное дело – надо непременно помочь Алинушке. Помочь ей выпутаться из поганой ситуации... И он обязательно ей поможет. Каких бы усилий это ни потребовало! Чем бы это ему это ни грозило!..

«Странно, но почему-то никак не могу дозвониться, – озабоченно хмурился Савченко. – Только бы с ней чего не случилось. Только б ее, собаки, не зацепили паровозом!»

Дорофеев

Игорь отошел подальше от стола. От запаха пищи его тошнило. Да еще этот забойный димедрол, которым его вторые сутки пичкал «карманный» доктор Демин. Самочувствие Дорофеева по-прежнему было исключительно мерзопакостным. Удар по темечку оказался вполне качественным – без сотрясения мозга не обошлось. Хорошо еще в легкой форме. Сутки пришлось пролежать пластом. И все эти сутки его постоянно полоскало и трясло. По понятию, вообще бы надо с неделю как минимум седалища от койки не отрывать, но где ее взять, эту неделю, когда время уже орет в полный голос: «Спеши, придурок, пока еще не поздно всю эту бодягу разрулить!»

* * *