Таежный спрут

Нас действительно ждали. Гостевые «апартаменты» сияли чистотой. Комнаты на двух постояльцев, шторки на окнах, флоксы в баночках – как это трогательно!

– Ой, до чего здесь мило, – пришла в восторг Верка. – Кто бы мог подумать, Люба. Слушай, а мне это нравится!

– Мне тоже. Но учти: лучшее – враг хорошего, – пробормотала я, падая на кровать.

Она опять что-то лепетала, но этого я уже не помню. Ужин и водные процедуры прошли, надо думать, без моего участия.

Утром нас гуськом водили по образцовому хозяйству. Как и предполагалось, показушная сторона преобладала. Чистые аллейки, улыбчивые китайцы в идеально отглаженных робах. Смешно, но бараки и вправду были окрашены в разные цвета. Голубые, зеленые… Виталька без устали снимал своим «Самсунгом» и бормотал про какие-то «потемкинские» деревни, про пыль в глаза, про то, что нас извечно держат за идиотов, а нам того и надо. А в самом деле – чего нам надо? Переживать за иммигрантов, которым несть числа? С какой стати? Пусть о них свои заботятся, мы их не звали… После экскурсии по жилому городку делегацию повели на лесосеку, подробно объясняя, как происходит рубка леса, какова почасовая кубатура и что при этом чувствуют счастливые дровосеки. Скорее всего, и лесосека была «потемкинской», уж больно аккуратно и радиво протекал процесс. Китайцы улыбались, работали исключительно новыми бензопилами, а широкоплечие десятники, поставленные надзирать за работягами и лупить всех подряд, с удовольствием угощали лесорубов сигаретами.

В низинке, за кустами, позади узкой полосы вырубки, матово проступал забор. За забором – какие-то неокрашенные строения, «колючка». Мелькнула узнаваемая фигура часового. Виталька попробовал приотстать от процессии и вильнуть к кустам, но неожиданно наткнулся на охранника-амбала, раскусившего его маневр. Обойти такую громаду было непросто.

– О, нет, нет, – к Витальке бросился улыбчивый китаец из состава делегации, – ви не туда, товалис… Нам в длюгую столёну…

– А там что? – Виталька ткнул «Самсунгом» в кусты.

– О… – китаец излучал обаяние, – там скляды, пилёляма… Позалуста, позалуста, вместе со всеми…

– А ну не отставать! – прикрикнул некто набыченный и угрюмый, с физиономией крепко «задвинутого» гэбэшника. – Вы что себе позволяете, товарищ? Почему не слушаетесь товарища Фунчиня?

– Ну, всё ясно, – прошипел Виталька, догоняя нас с Веркой. – Вот вам истинный лагерь. Зона, рабство, труд за миску баланды…

– А он все о том же, – фыркнула Верка. – Ну не выдумывай, Виталик, что за ахинею ты несешь? Посмотри, как здесь мило.

– Да мне в принципе по барабану, – отмахнулся Овсянников. – Просто бесит, когда тебя дурят.

– Слушай, ты давай не нарывайся, а снимай все подряд, – прошептала я. – Тоже мне, правдоруб выискался…

После обеда нас возили по окрестным лесосекам. По-моему, они ничем не отличались от первой. К ужину привезли обратно и дали небольшой концерт с праздником чревоугодия, организованный усилиями добрых дровосеков. Дары и мудрых ослепляют – мы размякли. В ходе праздника было объявлено, что плановое мероприятие по инспекции показательных хозяйств продолжается, и спозаранку колонна отправляется дальше: в Ошарово, на Подкаменную Тунгуску.

Кто мог предвидеть, что ночь закончится трагически? Сидящие в заколюченной зоне китайцы терпеливо ждали приезда комиссии. Надеялись пожаловаться на свое бедственное положение и на ту пропасть, что возникла между радужными посулами и ужасающей реальностью. А когда узнали, что комиссия прошла мимо, а наутро уже уезжает, чаша терпения переполнилась. Вспыхнул бунт. Они прорвали колючку, смели охрану и в праведной ярости бросились к «потемкинскому» центру городка. Но охрана не спала и встретила нападающих дружным огнем (от него мы и проснулись). Закрыла ворота, ведущие в огороженную административную зону, и по каждому, кто пытался перелезть через забор, палила из всех стволов.

Стучали автоматные очереди, Верка дико верещала, в коридоре ругались журналисты. Не вставая с кровати, я заткнула уши и какое-то время лежала, приходя в сознание. Потом подскочила, оделась и, оставив в комнате вопящую Верку, бросилась в коридор. Но на улицу выбежать не успела. Виталька Овсянников оттащил меня от входа.

– Эй, ты спятила? А ну, стоять!

Горящие прожекторы освещали забор, через который пытались переметнуться какие-то серые личности. Охрана (наша и лагерная) вела огонь по периметру здания. На моих глазах один из атакующих упал на землю – во внутренний дворик, другой завалился на спину и, зацепив собой еще двоих, свалился за ограду.

– Давай назад… – Виталька потащил меня по коридору. Где-то по соседству находилась, похоже, радиорубка. Испуганный голос из открытой двери торопливо наговаривал по-русски:

– Чибис, Чибис, я – Сойка… Да, да, это бунт!.. Они нас сомнут… Вы спятили! Какие автобусы? Тракт перекрыт, нам не дадут и за ворота выехать! Они совсем озверели… Да, да… Вызывайте вертолеты из Столбового – у нас важные люди, нельзя ими рисковать… Не знаю. Не знаю, Чибис. Полчаса простоим, попробуем, у охраны кончатся боеприпасы… Да шевелитесь вы!..