Таежным фарватером

Доведись познакомиться со здешними мастерами, вы, пожалуй, более всего были бы покорены обаятельностью одного из них. Гавриил Хазов много моложе других искусников. Но он уже принадлежит к элите мастерской, состоящей из членов Союза художников. С тонкими чертами лица, немногословный, тридцатидвухлетний земляк Ломоносова приехал сюда, наслышавшись о традициях тобольской школы резьбы.

Последняя работа этого умельца — шахматная доска с фигурами из мамонтовой кости. В ней воплощен образ ненецкой семьи: на инкрустированной красным деревом подставке расставлены тридцать две фигуры — прямой старик ненец в малице и его женка, их взрослые и малые сыновья, их собаки, их чумы.

Этой шахматной партии, равно как и большинству работ других мастеров, предназначена одна судьба: украшать советские павильоны на выставках в Копенгагене или Нью-Йорке, Париже или Анкаре. Их видит незначительное число людей в Тобольске и узкий круг ценителей прекрасного в Москве, откуда они и отбывают за рубеж на обозрение.

Но так ли уж всем миниатюрам выпадает столь счастливая доля? Разве одни шедевры выходят из-под ножа косторезов-ювелиров? И отчего же тогда не найти тобольской резьбы в самом Тобольске?

Если коротко изложить все услышанное от промысловиков, то получится довольно печальный перечень бед местного сувенира.

Во-первых, сырье. Так именуют в мастерской кость, которая в руках художника превращается в изящную шкатулку или символическую скульптурку. Мамонтовая кость, зуб кашалота, клык моржа — вот желанное для каждого сырье. Но нет у тобольчан мамонтового бивня. Присылали его прежде с холодной Чукотки. Теперь же не присылают. А костей доледниковых мастодонтов мастерам необходима по меньшей мере тонна. Летят телеграммы-запросы по всем известным арктическим адресам: шлите бивни. Но молчат и Дудинка, и Тикси, и Чукотка, и Таймыр. И вовсе бесполезно запрашивать телеграфом моржовый клык: не бьют сейчас моржа. Зуб кашалота — такая же редкость в трюмах китобойных кораблей, возвращающихся домой из дальних морей.

И что же? Приходится иметь дело с безжизненной коровьей костью, годной разве что на дешевые и невзрачные поделки.

Во-вторых, сбыт продукции. Тобольчане сами не торгуют. Их лучшие работы — собственность московских организаций. В столице же, получив посылку сибиряков, прикидывают, что отправить за границу, а что продать в магазине подарков.

Конечно, мастера гордятся тем, что их изделия выставляют перед зарубежным зрителем. Сердце художника не камень, А сибиряку, пожалуй, особенно лестно услышать, какой успех имела его любимая вещь там, за рубежом. Ведь по произведению иртышского костореза люди будут судить о вкусе и художественном мастерстве всего народа. И это замечательно! Но что мы знаем о тобольских умельцах? Когда и где видели их творения? Кто, наконец, сумел приобрести тобольские миниатюры? Ведь в ходу у нас все те же сувениры — хохломские, дулевские, палехские. Добрая-те слава на чужбине хуже неизвестности на родине.

Давайте, чтобы закончить этот перечень бед, скажем, в-третьих, о плане. Да, он необходим, но… Никто не позволит себе торопить резчика первой руки, когда тот готовит большую и сложную композицию для зарубежной выставки. Зато другие подчиняются плану всецело. Он подгоняет их, заставляя производить на свел безделушки все из той же коровьей кости. Понятно, это уже не искусство. Это ширпотреб, созданный по велению пресловутого вала и заполняющий иногородние (не свои!) склады продукцией, которая ой как редко находит покупателя.

Вот как обстоит дело с сувениром в Тобольске, где есть прекрасные косторезы.

Вроде бы пустяк, а оказывается — проблема. И существует не пять, не десять лет. Куда больше! Годы прошли, но сувенирные полки в наших магазинах ненамного стали богаче. Все те же жуткие деревянные орлы, гипсовые балерины и подстаканники. А если и прибавилось за последнее время что-то, отмеченное искусством и выдумкой, то в числе ничтожно малом. И тонет это настоящее среди выставленной напоказ воинствующей безвкусицы. Только, может, в Ленинграде и видели мы что-то стоящее. А в других городах на нашем пути от Балтики до Урала чаще всего встречались немыслимые художества из рогов и копыт.

Хуже всего, что этот ширпотреб, выпускаемый в количестве преогромном, не имеет местной специфики, ибо он привозной, сработанный за тысячи километров от того места, где его приобретают люди. А как же можно назвать вещицу сувениром, если она не несет своеобразия?

Впрочем, не кривим ли мы душой, называя сувенир забавным пустячком? Не умаляем ли его достоинств? Ведь какая-нибудь деревянная поделка заключает в себе эмоциональный заряд. И не меньший порой, чем воздействие монументальных памятников или развалин древнего храма. Потому что живописные развалины, как правило, далеки и посещаемы человеком однажды в жизни, а памятная вещица всегда рядом — на твоей книжной полке, на письменном столе или на стене. Тем и берет сувенир, что с удивительным постоянством излучает энергию воспоминаний. Он подобен капельке воды, отражающей мир, в котором ты живешь и который любишь.