А Ниночка своё дело знала хорошо, колода в её руках летала, как шайба на крюке моей клюшки. Даже значительно лучше, как у Мальцева и Харламова. И когда она сдала по шесть карт и выложила одну мастью вверх, которая показала, что козыри в последней игре будут пики, я тяжело вздохнул.
- Напомните правила, - пробурчал я.
- У кого меньший козырь тот и ходит, - пожал плечами толстяк.
- У меня меньший, - сказал я и длинным хлёстким боковым ударом отправил «Бывалого» смотреть «кино», ну или что там, в отключке, ему покажет древнегреческий бог Морфей. – «Малыш» проверь карманы музейного работника. А ты не дёргайся, - зашипел я на Ниночку.
- Я сейчас позову милицию, - зашептала «Грицацуева», и полезла в сумочку.
- Не дёргайся, - повторил я и, чтобы слова мои быстрее дошли до женщины, влепил ей смачный щелбан в лоб.
Борис быстро похлопал по карманам пиджака Иннокентия и вытащил складной нож ручной зоновской работы с кнопочкой, который толстяк носил с собой, конечно, «исключительно для разделки колбасы».
- Вы не имеете права, мы простые работники музея, я могу билеты показать, а деньги ваши я сейчас вам отдам, - затараторила Ниночка. – Играть не умеете, а садитесь. Сами виноваты.
- Помнишь «Малыш» я говорил, что у меня очень хороший глазомер? – Спросил я Бориса, посмотрев ещё раз внимательно на узорчатую рубашку игральной карты, где были еле заметны маленькие проколы, сделанные тонкой иголкой. – Карты эти ваши в колоде краплёные. И ведь кто-то в кассах жэдэ вокзала этим «каталам» информацию слил? Дескать, едут богатые хоккеисты. А в чемоданах, наверное, пусто? Потому что выиграете своё и сойдёте во Владимире.
- А ты часом не мент? – Криво усмехнулась «работница музея». – Так ничего не докажешь.
Услышав волшебное слово «мент», внезапно пробудился толстяк, между прочим, зря, потому что второй мой удар, который я тут же докинул в добавку, ещё неизвестно как может сказаться для физического здоровья в будущем? Хотя, если хорошо подумать, зачем толстяку, который обманывает простой народ в поездах здоровье?
- В том-то ваша и беда, что я не мент. – В доказательство этому второй щелбан отпечатался на лбу наглой мухлёвщицы. - Деньги на бочку, быстро! Иначе буду вас учить летать через окно поезда на ходу.
- Без парашюта? – Уточнил, посмеиваясь Александров.
- Да, пусть сами ухитряются ловить телом восходящие потоки воздуха, как в своё время сказал, дедушка русской космонавтики Константин Циолковский. Или он этого не говорил? – Я почесал свой затылок. – Вот мы и проверим.
- Подавитесь, - прошипела Ниночка и бросила на стол свои нетрудовые доходы. – Я же говорила, что не надо с хоккеистами связываться! – Разрыдавшись, женщина шлёпнула ладонью своего без чувственного напарника.
- Жадность фраера сгубила, - брякнул Александров.
***
На базу «Зелёный город» мы приехали примерно в третьем часу ночи. Ухо я всё-таки «Малышу» накрутил, но без садизма, можно сказать любя. И Боря, мой воспитательный массаж воспринял без обид. Тем более с картёжных «катал» мы вытрясли почти полторы тысячи рублей. Половину суммы я решил перевести на счёт детского дома, где жил и учился мой предшественник Тафгаев Иван из этого времени. Ну и четыреста рублей взял себе, и со словами, что семьсот пятьдесят на два не делится, триста пятьдесят отдал «Малышу», хоть он этого и не заслуживал.
- А хорошо съездили, - улыбнулся мой юный друг, потирая припухшее ухо. – Нужно будет повторить.
- Обязательно повторим, когда у тебя ухо заживёт, - кивнул я. – Причём без всяких поездок в Москву. А пока хватит глупостей, нам ещё чемпионат до декабрьского перерыва нужно достойно доиграть. И со второй сборной 12-го декабря не обмишуриться.
В жилом корпусе, где, скорее всего, кроме молодежи и Севы Борова никого не было, первым кто выбежал нас встретить был черный большой кот Фокс, который поднял свою умную мордочку с немым вопросом: «Пожрать чё принёс?».
- Видать, придётся мне его всё же укотерить, - пробормотал я, вынимая из кармана бумажный пакет с последним, не съеденным пирогом с яйцом.
***
Следующие четыре дня после поездки в Москву, чтобы в голову не лезли всякие ненужные мысли, я всю нерастраченную на личном фронте энергию пустил в тренировочный процесс. Утром пахал на катке, днём в тренажёрке бил рекорды, радуя нашего тренера по атлетике Платона Хомулёва, и ещё перед сном на точность метал с кистей шайбы в деревянный щит, который я прислонил к нашему жилому корпусу. Воскресенье, понедельник и вторник, подражая мне, рядом до последнего держался и Боря Александров. Но в среду 1 декабря в первый день зимы вечером психанул и он.
- Да ну тебя Иван, - махнул Борька рукой, закинув клюшку на плечо, - ты как хочешь, а я с Алёнкой в кино пошёл. У нас сегодня в столовой фильм про индейцев крутить будут. Называется «Оцеола» с Гойко Митичем, между прочим, в СССР его ещё никто не видел. А на эту шайбу я уже смотреть не могу. Тошнит!