Тафгай 3

Я помахал рукой своей ненаглядной Ирине, которая сейчас тоже на сцене зажигала вместе с ВИА «Высокое напряжение», и, смахнув со лба пот, пошёл за столик. На то, чтобы продюсер Миша взял Ирину Понаровскую в ансамбль, я потратил ровно десять секунд, именно столько продержал хитрого и ухватистого черноволосого паренька за нос. Чего он там гундосил, я даже слушать не стал, поэтому переговорный процесс завершился быстро, причём положительным для всех результатом. Плоткин остался с носом и получил в распоряжение прекрасную певицу, я же пообещал бесплатно сочинить ещё один музыкальный хит, но потом, к следующему воскресенью, так как пока вдохновения нет.

- Михалыч, может быть пора загонять хоккеистов по койкам? – Спросил я, сидящего в задумчивости Севу Боброва. – Что-то они слишком расслабились. Завтра же нас ждёт «Локомотив».

- Какой «Локомотив»? – Удивился главный тренер.

- Не понял? – Очень удивился и я. - Железная дорога, Ярославский вокзал, Рижский, Киевский, Казанский и так далее, на них ведь люди работают. И над этими людьми начальники большие сидят, а вот у этих начальников есть своя хоккейная команда в Москве, «Локомотив» называется, - пояснил я элементарные вещи товарищу Боброву, который видать уже немножко нарушил спортивный режим и поэтому думал о глобальных вещах, о сборной СССР и об Олимпийских играх.

- Так, - погрозил мне пальцем Всеволод Михалыч. – Завтра всех соберешь, помоешь, разбудишь, и только попробуйте мне «Локомотиву» проиграть. А я домой поехал. Нужно в голове игру сегодняшнюю переварить. Провожать не надо. Сам! И зачем мы сегодня так первую сборную обидели? А?

- «Малыш»! – Крикнул я своему юному другу. – Вызывай такси, я сейчас, пока остальные не видят, Михалычу помогу до машины дойти. Сева потом обсудим, зачем первая сборная нам так проиграла. Утро вечера мудренее.

- За котов, - кивнул головой очень расслабленный главный тренер.

На улице же стояла замечательная декабрьская погода, чистое усеянное звёздами небо, бодрящий морозец градусов пять или шесть. Вдали мерцало огнями главное здание МГУ, как бы намекая, что главные победы ещё где-то далеко впереди, а я стою с Борей Александровым у самого начала долгого тернистого пути.

- Опять с Алёнкой поцапался, - признался Боря.

- Чтоб в шестнадцать лет да с девчонкой своей поссориться? Быть такого не может, - засмеялся я. – Что Москва ей понравилась? Хочет, чтоб ты сюда побыстрее перебрался, а потом она к тебе приедет, поступит в балет на льду, ведь в фигурном катании у неё перспектив нет, и вы будете жить поживать, да добра наживать? Так?

- Откуда ты знаешь? – Опешил «Малыш».

- С точки зрения банальной эрудиции весь цинизм элементарных помыслов сводится к тому, что рыба ищет, где глубже, а человек, где больше перспектив. – Я тяжело вздохнул, ведь тоже уже подумывал о Москве. - Пошли команду загонять под одеяло, хватит гулять, завтра играть!

***

Во вторник в полдень, 14 декабря, спустя два дня после оглушительной победы второй олимпийской сборной СССР над основной главной командой страны, в здании на Лужнецкой набережной №8, где прописался Спортивный комитет СССР, состоялось заседание Федерации хоккея. Ещё в субботу такое собрание спортивных чиновников рассматривалось как простая ненужная формальность. Президиум должен был за пять минут утвердить состав хоккейной сборной к традиционному турниру приз «Известий», и пойти отметить это дело всем тем, что не принесёт непоправимый вред здоровью. Но накануне в понедельник все центральные газеты, как по команде сверху выпустили отчёт о прошедшем матче. От сборной Чернышёва и Тарасова ретивые корреспонденты не оставили ни рожек, ни ножек.

«Как главная хоккейная команда, состоящая из одних чемпионов мира, которая уже неделю готовится к ответственному турниру, умудрилась разгромно проиграть сборной собранной за один день?» – вопрошали разом бронзовые, серебряные и золотые перья журналистики. «Кто позволил товарищу Тарасову сделать из сборной филиал своего ЦСКА?» - писали спортивные аналитики попроще. «Не пора ли Федерации в преддверии Олимпиады в Саппоро навести порядок в нашем отечественном хоккее?» - били в набат в заводских многотиражках.