Тафгай. Том 9

— А чё мы тогда сюда припёрлись? — заворчал Васильев, но, как и все парни, медленно покатил по льду тренировочного катка. — Между прочим, нам надо к интервью в «Останкино» морально, б…ять, подготовиться.

— Разговорчики в строю! — гаркнул я. — Успеем в «Останкино», — соврал я.

Известие, что вопрос с нашей командой уже решён, о котором парни ещё не знали, больно ударило по моему душевному состоянию. Ведь столько сил было вложено в этот немного провокационный проект. Сколько нервов было потрачено? А сколько денег я заплатил из своего кармана, чтобы организовать предсезонные сборы и продажу сувенирной продукции? Обо всём этом страшно было даже подумать.

Хотя совсем крохотная надежда, что команда продолжит выступать в НХЛ, глубоко в подсознании теплилась. Потому что перед кассами лужниковского Дворца спорта всё ещё толпился народ, сновали спекулянты и продавались билеты на хоккейный матч 2-го января против американской команды «Лос-Анджелес Кингз». Но скорее всего в правительстве решили побаловать москвичей, и заранее запланированную игру не отменять.

— Развернулись на сто восемьдесят и покатили спиной! — скомандовал я, дунув в свисток. — Валерий Борисович, а вам нужно отдельное приглашение? — обратился я к Харламову, который как ехал лицом вперёд, так движение и продолжил.

Легендарный 17-ый номер на моё замечание недовольно крякнул и, развернувшись как все, покатил спиной. На сосредоточенном лице Харламова, с которым мы жили в одном гостиничном номере и вчера перед сном откровенно поговорили, читалось то же самое разочарование, что и сейчас царило в моём сердце. Валерий был вторым человеком в команде, знавшим о закрытии нашего хоккейного проекта.

* * *

Вчера, во втором часу ночи, когда мы после ресторана еле-еле отделались от навязчивых «ночных бабочек», Харламов на пустынной лестничной площадке спросил:

— Иван, признайся, шаман Волков был прав? Нас закрывают?

— Да, прав, — не стал юлить я. — И девочек этих подослали, чтобы мы ненароком не сбежали из страны, чтоб не улетели в Штаты с «мишками» из Бостона.

— И что теперь будет? — набычился он.

— Ничего, — пожал я плечами, — вернёшься в ЦСКА. Поедешь на чемпионат мира в Хельсинки. Ещё раз станешь чемпионом мира.

— А что значат слова шамана про 1981 год? — Харламов уставился на меня, словно почувствовал, что я знаю всю правду.

— Давай подумаем вместе, — ушёл я от прямого ответа. — В 81-ом тебе исполнится 33 года. А так как ветеранов наши отечественные тренеры не любят, тебя начнут задвигать на вторые роли, уберут из сборной. Ты начнёшь волноваться, переживать и на нервной почве так повредишь здоровье, что играть больше не сможешь. Звучит логично?

— Вроде бы логично, — кивнул Валерий. — И какой я должен сделать «финт ушами»?

— Нууу, — протянул я, — а ты устройся работать в цирк. Цирковой аттракцион: «Валерий Харламов и медведи на льду», звучит? Ха-ха.

— Иди ты в жопу, — улыбнулся он. — Знаю я что делать, не глупее тебя. Эх, обидно, что нас закрывают. Мне в НХЛ понравилось. Огромные стадионы, телевидение, ажиотаж, толпы болельщиков, шикарные гостиницы. Ну почему у нас в Союзе всё не так? Я недавно в чёрных очках прошёлся по Красной площади, так меня никто не узнал!

— Всё просто, — пробурчал я. — В нашей стране чемпионат угробили ради сборной СССР. Потому что сборная — это витрина, лицо страны советов. А то, что за этой красивой витриной у нас бардак, гостиницы с клопами, нет нормальных коньков, клюшек и амуниции, нет больших хоккейных арен, нет качественной спортивной медицины и питания, это в ЦК никого не волнует. Пыль в глаза пустили проклятым капиталистам, а там хоть трава не расти. Давай не будем о грустном, — хлопнул я Харламова по плечу. — Нас ещё официально не закрыли, может быть, ещё выкрутимся.

На этих словах на лестницу, словно бы случайно выскочил человек в сером плаще, который несколько часов подряд читал газету «Правда» в просторном фойе гостинцы. Поэтому я громко произнёс, что хорошо в стране советской жить и пошагал в гостиничный номер.

* * *

— Закончили пенсионерские покатушки! — хохотнул я, дунув в свисток. — Сейчас делимся на две команды, и каждая на своей половине поля отрабатывает бросок в касание после диагонального паса от одного борта к другому. Сергеич, едешь направо, — сказал я вратарю Коноваленко. — Братья по разуму из социалистической Европы тоже направо.

— А мы, русские, куда? — с вызовом спросил Васильев.

— Мы налево, — буркнул я, покатив за корзиной с шайбами.

— По пустым воротам бросать? — увязался следом легендарный динамовский защитник.

— А мы будем атаковать ворота под очень острым углом, — отмахнулся я, но подъехав к скамейке запасных, где прикемарил Иржи Холечек, всё же толкнул его в бок и спросил, — Иржи, ты как? Может скорую вызвать?

— Мне хорошечно, — пролепетал чехословацкий голкипер, не открывая глаз.

— Хорошечно ему, — тут же забухтел под ухо Валерий Васильев. — Вот выпустим тебя против Лос-Анджелеса, чтоб ты кучу шайб пропустил, и чтоб тебе до конца жизни стыдно было, тогда будешь знать, как нарушать спортивный режим.