Таганка: Личное дело одного театра

Ю. П. Любимов. Посильно сокращены 10 страниц текста. Все, что товарищи требовали, я выполнил. Но чтобы все знали: когда товарищ Шкодин говорит, что он не воевал, но ему неприятно, когда поется песня инвалида, что в ней он увидел, что это — мерзкие пьяницы, ходившие после войны по вагонам, это его оскорбляет… После этого мне говорить с товарищем [Шкодиным] сложно. И с другими товарищами мне сложно говорить. Они, наверное, и от Пушкина оставили бы маленький томик, а Гоголя вообще запретили бы. (Обращаясь к В. М. Самойленко.) У Вас представление о мире художника превратное, Вы люди некомпетентные, чтобы решать вопрос о крупном русском поэте. Говорить поэтому я буду на другом уровне. Мало того, я напишу письмо и пошлю его в Политбюро…

В. М. Самоиленко. Только не надо угроз…

Ю. П. Любимов. Вы были лаконичным и ясным, и я лаконично и ясно передаю свои слова…

В. М. Самойленко. Поскольку Вы считаете вечер памяти поэта делом театра, поступайте так, как Вам велит совесть — Ваша гражданская совесть.

Ю. П. Любимов. Спасибо, молодой человек.

Н. Н. Губенко. Вы облегчили нам задачу: значит, мы имеем право делать этот вечер?

В. М. Самоиленко. Я так сказал.

Ю. П. Любимов. А товарищ не вправе запретить этот вечер. Это не в его компетенции.

Л. А Филатов. Это мнение можно считать Вашим личным или это мнение тех, кого Вы представляете?

В. М. Самоиленко. Это наше общее мнение.

Ю. П. Любимов. Вы уже успели, даже не дойдя до кабинета, составить мнение… Послушайте после сегодняшнего просмотра то, что скажет Вам коллектив. Я обращаюсь как член партии к Вам с товарищеским предложением — выслушать, что Вам скажут товарищи, здесь присутствующие. А там — дело Ваше.

В. М. Самоиленко. Я повторяю, что мы хорошо знакомы…

Ю. П. Любимов. С чем Вы знакомы?!..

Л. П. Делюсин. …Я фронтовик и считаю, что никакой односторонности изображения военной тематики в поэтическом представлении нет. Как фронтовику, мне странно слушать такие вещи. Нужно быть бесчувственным идолом, чтобы так понять то, что пропел Высоцкий.

Если сказать о своем индивидуальном мнении, я сказал бы, что спектакль очень гражданственен, он показывает Высоцкого как мыслителя, философа, глубоко и остро обнажившего все теневые стороны нашей жизни, к борьбе с которыми призывает нас наша партия и призывала, в частности, на последнем съезде^[1024].

Мне дорого, что Высоцкий показан театром не просто певцом-гитаристом, а поэтом, размышляющим о своем обществе, своеобразно, остро, с душевной болью. Этот спектакль адресован нашему советскому обществу, которое строит коммунизм и должно бороться с еще существующими недостатками. Этот спектакль имеет большое гражданственное значение, этот спектакль — не только память о Высоцком, но и дань уважения нашему обществу.

А. Е. Бовин. Я не могу так эмоционально говорить, как Лев Петрович [Делюсин]. Я не занимаюсь искусством, я занимаюсь политикой. С этой точки зрения, мне кажется, [я] не согласился бы с тем, что главная тема [спектакля] — это конфликт поэта с обществом. Мне как раз кажется, что [его] главная тема — соединенность судеб. Потому что судьба нашего общества драматична. Здесь были лагеря, война, культ личности, послевоенные сложности и другое. И приблатненные песни — это тоже судьба нашего общества. ‹…› Песни Высоцкого, его стихи отразили все эти этапы. Конечно, не все у него было благополучно, все мы это знаем прекрасно, и все это неплохо отражено в спектакле. В этом смысле спектакль очень точен, потому что он не пытается сделать поэта розовым, изобразить его просто на манер шансонье, а показывает его сложную противоречивую судьбу ‹…›. Так мне показалось из того, что я увидел.

Мне думается, что именно с точки зрения партийной это очень важно, потому что мы не хотим, чтобы о нашей истории пели и говорили Солженицын и Галич. Мы должны об этом говорить так, как хотим сами, с нашей точки зрения. ‹…›

Большое спасибо товарищам, которые это сделали!

Б. А. Можаев. Я подробно уже говорил по поводу спектакля, но, очевидно, надо делать это еще и еще.