Таганка: Личное дело одного театра

Ю. П. Любимов. Ситуация вам ясна. Кому не ясна, могу рассказать.

Ситуация очень плохая. Плохой она была и летом, в годовщину смерти. Делалось это все в непозволительных тонах.

Вчера это продолжилось^[1041]. Подход ко всем нашим предложениям посмотреть нашу работу был чисто формальным, за ним — нежелание вступать в какие бы то ни было контакты, посещать репетиции, серьезно разговаривать.

Есть уже ряд стенограмм, в которых очень уважаемые люди довольно точно все сформулировали: театр предпринимает первую попытку исследования творчества совершенно уникального человека, которое стало достоянием всего народа, плотью и кровью его, т. е. духом народа.

Это поразительно, что народный поэт, которого народ признал, остался совершенно незамеченным для начальства, которому правительством поручено заниматься этими проблемами! Даже теперь, после его смерти не желают разрядить эту странную ситуацию.

Театр в меру своих сил делает попытку осознать это удивительное духовное явление, а все мы знаем, что духовные ценности народа надо беречь, это сокровище. Как же можно так обращаться с поэтом, с театром. Театр состоит из живых людей. Это же не мой театр. Мне можно объявлять выговоры, со мной можно разговаривать так безобразно, что я вынужден был заявить, что работать больше не могу и не буду. Так я заявил вчера. Я это сделал продуманно, серьезно, спокойно, не в состоянии аффектации.

Послезавтра (завтра — выходной) я соберу труппу и заявлю это труппе театра. Начальству я заявил это официально. И не только им. Это люди маленькие, бестактные и невоспитанные, абсолютно некомпетентные. Я довел это и до сведения высоких чинов, и мы ждем решения.

Но независимо от этого я на свой страх и риск провел сегодня репетицию. Ввиду того что уже было очень много глубоких выступлений по поводу этого явления нашей духовной культуры, мне хотелось бы, чтобы и сегодня также были высказаны соображения об этой нашей попытке исследования удивительного явления, которое ряд людей сознательно не замечает, хотя Высоцкий — любимый народный поэт, народ его понимает. Это явление русской культуры и никому не позволено на такие вещи плевать. Можно плюнуть на меня, можно меня выгнать, но все равно этот вопрос надо решать. Прятать голову, как страус, под крыло, — позиция бессмысленная.

Я прошу вас высказаться.

Э. В. Денисов^[1042]. Я не видел репетиций, так как уезжал из Москвы, и сегодня видел спектакль в первый раз. Я давно не переживал такого сильного эмоционального потрясения, как сегодня. Помимо того, что это огромная, высокоталантливая, высокопрофессиональная работа, это огромное дело театра — сделать первый, очень важный и очень нужный шаг к тому, чтобы люди по-настоящему узнали этого замечательного и так рано ушедшего из жизни человека, которого при жизни даже знавшие его люди недооценивали как поэта, а порой и как артиста. А человек это был огромного, сложного и своеобразного таланта, который не мог быть сразу и на сто процентов оценен. Я уверен, что пройдет какое-то время, и Высоцкий будет признан, будет издана большая антология его пластинок и его стихов.

Заслуга этого спектакля огромна. Даже те, кто, казалось бы, очень хорошо знал Володю, сейчас поняли, что это был не только замечательный и яркий человек, но и большой и высокоталантливый поэт. Это огромнейшая заслуга спектакля.

Честно скажу — я боялся этого спектакля. Я знаю, как трудно говорить о человеке, с которым вы восемнадцать лет рядом жили и работали, по прошествии столь небольшого периода времени. Легко было впасть в пошлость, [создать] или примитив, или краткую панихиду по человеку. Но этого не случилось. Это настоящее художественное произведение, очень точно выстроенное и по тем компонентам, которые наиболее мне близки, — по музыкальным компонентам.

Спектакль производит огромное впечатление. Будет огромной бедой и несправедливостью, если он не пойдет. ‹…›

Как советский человек, я не вижу никаких причин, почему этот спектакль… может не пойти. Владимир Высоцкий играл в этом театре, его песни поет вся страна. ‹…› Просто идиотизм — закрывать на это глаза. Я всегда был оптимистом и верю, что спектакль пойдет. ‹…›

И. М. Смоктуновский^[1043]. Это банально — начать с того, что я очень взволнован, но это действительно так.

Я люблю этот театр, здесь мое сердце, но я думаю, что не только от меня, но и от большинства тех, кто видел этот спектакль, театр услышит это после такого глубокого, честного, высокого, тонкого по вкусу произведения. Трудно говорить о каждом актере в отдельности, потому что в этом великом акте творчества — возведении памятника нашему другу, товарищу по работе, брату — все заняли свое место, все удивительно точно стоят там, где должны стоять, ни на йоту иначе.

Все мы понимаем, как это страшно важно в такого рода спектаклях. Особенно это важно в спектакле памяти Володи Высоцкого, потому что этот человек как правда: если она есть, то есть; если [ее] нет, то это [уже] называется другим словом.