Таганский дневник. Кн. 1

Родионов. Тут с одной Таганки записалось 6 человек, вы что же хотите, чтоб всем дали слово?

Поднимается шухер.

Выкрики. Сабинин. Разве вы не видите, какая пропасть лежит между вами и залом? И вы нам оттуда несете глупость…

Золотухин. Коммунисту не дают слово.

Выскакивает Губенко. Товарищи, я хочу зачитать резолюцию ком. собрания.

Родионов. Тов. Губенко, я прошу Вас не делать этого.

Губенко начинает читать. Его перебивает в микрофон Родионов, зал орет.

Глебов. Губенко, сядьте! — Дупак сидит с ними, деятелями театра Станиславского, их парторг брызжет пеной, вскакивает с места, беснуется… Куролесина начинает читать резолюцию… «Указать т-ру на Таганке на идейные недостатки спектаклей «Послушайте» и «Павшие». Ее перебивают…

Васильев. Вы нарушаете нормы ком. партии — нормы демократического централизма. Вы выслушали только одну сторону, почему вы не дали ответить ком. Любимову и выносите резолюцию… Вывести их из зала…

— Думаю, что не будем прибегать к таким мерам.

Куролесина сбивается, заплетается, но дочитывает резолюцию.

Родионов. Дополнения к резолюции будут?

Стоит Любимов с протянутой вверх рукой. Пауза. Зал замер. Как быть теперь?

Родионов. Я еще раз спрашиваю по резолюции совещания — дополнения, изменения будут?

Любимов стоит с протянутой рукой: — У меня замечание по резолюции.

Родионов. Слово по резолюции имеет Любимов.

Ю.П. отправляется к президиуму.

— Ю.П., вы можете с места.

— Нет, уж позвольте мне воспользоваться трибуной.

Выходит на сцену, кланяется каждому из президиума, ему никто не отвечает. Становится за трибуну, не торопится, вытаскивает из грудного кармана несколько листков, отпечатанных на машинке.

— Я не задержу вас, товарищи, здесь ораторы превышали регламент, я уложусь в отпущенные 10 мин.

Надевает очки.

Родионов. Ю.П., я еще раз Вас прошу говорить замечания по резолюции.

Любимов (указывая на талмуд речи в руках): — Здесь все есть. Не откажите мне в стакане воды. — Ему наливают воды. Он медленно делает несколько глотков. Зал замер. Все чувствуют, что происходит что-то невиданное, ловкое и прекрасное, и восторг заполняет наши таганские сердца. Шеф начинает говорить. Говорит по бумажке, говорит тихо, красиво, не торопясь. Спектакль, он давно не играл и теперь делал свои смертельные трюки элегантно, и внешне невозмутимо: — Дорогие товарищи!!! — и попер…

Зал вымер. Не только муху, дыхание собственное казалось громким. Ленин и Горький — только их высказываниями аргументировал шеф свои мысли. Приводил цитаты из рецензий, опубликованных в свое время в центральных органах партийной печати: «Правда», «Известия», «Ленинградская правда», высказывания, впечатления от спектаклей театра рук. ком. партий соц. стран. Вальтер Ульбрихт, Луиджи Лонго, Пауль Шапиро и пр. Речь была продумана в деталях, и шеф потрудился над ней изрядно. Это была речь эпохальная, речь мудрого политика, талантливого полководца, войско которого только что бузило в зале.

Я не узнал прежнего колкого, ехидною, осмеивающего, парадоксального, бьющего на эффект человека. Это стоял постаревший, помудревший, необыкновенно дальновидный, спокойный и уважительный деятель сов. театра, подтверждающий своим поведением и речью то огромное уважение, преклонение и культ, которым он пользуется на Западе и у прогрессивных людей нашего Государства!

27 апреля 1968

Почему мне не хочется, но я заставляю себя описывать все это тщательно, документально? Когда-нибудь это станет достоянием истории, это уже стало, но когда-нибудь об этом можно будет рассказать всем, открыто и подробно, о тяжелых годах нашей жизни в искусстве… Все происходит от страха… от страха повторения Чехословакии, от страха культурной революции по их подобию, от страха потерять теплые места, от страха просто вдруг, как бы чего не вышло… Цензура не дает возможности ничего делать стоящее, только розовое и зовущее вдаль. И обсирается кругом. Свобода печати, свобода слова — стыдно за слова.

Когда мы начали нервничать и бузить, когда зазвенели в воздухе сабли истории, у меня промелькнуло — «хорошо я хоть квартиру успел получить, а вот они, мои друзья, кричат, ничего не имея, а теперь и вовсе им запомнится».

Всякие мысли успевают проскочить перед ОТК мозга и отметиться фотоэлементом памяти. Память, память…

На первую нашу реакцию Родионов отпарировал: — Хорошо срепетированная реплика.