«С этим числом (21) в моей жизни действительно много связано. На 21-м километре я впервые объяснился в любви. Потом у 21-го столба похоронил фотографии, ее и мои, затем откопал. В повести любовная тема обросла эротикой, порнографией, театральной интригой, наконец запутанной криминальной историей, поскольку все, что связано с женщинами, всегда чревато криминалом. Хорошо бы этот замысел еще и выполнить. Наобещано-то много, да только писать когда? В больнице?!»
Четверг. Кухня, молитва
Я устал. Мне никто не звонит. Мне не хочется жить, писать, репетировать.
Суббота. Кухня. Молитва, зарядка
Опять мешает Губенко — его радисты работают на тех же частотах и создают помехи нашим микрофонам.
Воскресенье. Молитва, зарядка
В фойе запретили торговлю книгами. Запрет этот отразился только на Луневой, одна она приказ исполняет, ее вытеснили в предбанник, а Курникова, пригрозив мне заявлением о выходе из профкома, царствует одна за книжным столом. И что же получается: та, которая дает доход театру, — на задворках. Экзекуция коснулась только Луневой, а значит, меня. Надо предоставить Глаголину справки, какой за полгода Лунева дала доход театру, на сколько она наторговала, начиная с Алтая. И этот документ мы будем как флаг нести впереди. Заявление в профком, в бухгалтерию — дубль. Она практически является одна распространителем «Дневников» — и кормит меня, и поит. Это будет ход нормальный, для всех понятный.
Вторник. Молитва, зарядка
Умер 3-го Кайдановский — мощный артист, хотя к таким натурам, каким был Саша, это прилагательное не прилагается.
Кто-то заметил — какой-то рок над теми, кто снимался у Тарковского. Никакого рока нет, по-моему. Солоницын, Кайдановский… Кто еще?..
Третий инфаркт убил Кайдановского.
Пятница. Молитва, зарядка
Безумие вокруг театра давно кончилось, но только теперь оно откликнулось на зрительском зале — нету интереса у зрителей к нам, даже по инерции. Фирма лопнула. И, как ни странно, беспокойство мое прошло, я встретил это спокойно. Все наши легендарные спектакли — история, и не более того.
Понедельник. Театр
Вчера весь день провел в машине. С утра поехал в «Московский» к Денису, отстоял всю службу, подивился, восхитился Денькиным пением, мужеством и культурой, хорошим голосом, хорошим словом. На прощание получил оплеуху:
— Не позорь монархию! Как ты можешь называть себя монархистом и голосовать за масона Гайдара?! Я тебе говорю как священник: ты лукавишь.
— Если бы не Гайдар и демократы, ты бы сейчас вообще не говорил о таких вещах со мной и не стоял бы предо мной священником.
Пятница. Молитва, зарядка
Кривошей Сергей Георгиевич. Я убегаю в Кемерово не только за 15 миллионами, обещанными им на храм, — я убегаю от Любимова, с которым не очень хочется мне общаться. У него Бонн, «Пиковая дама» — у меня Америка и роман.
Среда, мой день
Любимов довольно спокойно выслушал мои объяснения, почему я вышел из «Подростка», и сделал два-три замечания по вчерашнему «Живаго», которым, в общем, он остался доволен. Мы разбежались. Он какую-то отметку в российском паспорте вписал — временно проживает в Израиле, — а что это за самодеятельность, хрен его знает. Довольно легко я улизнул из театра. Теперь надо долететь и доехать до Междуреченска.
Среда, мой день. Зарядка, молитва
Звонил Шкатовой. Шеф от Лужкова вернулся в хорошем настроении, обласканный, довольный — подробностей она не знает, да и неважно. Главное — хорошее настроение.
Суббота. Десятка. Молитва, зарядка
Я снова и снова вчитываюсь в строки Силиной: «Таганский рыцарь есенинского образа…» — и снова и снова мысленно благодарю ее. Она увидела и оценила то, что, мне казалось, никто не замечает: «Именно Валерий Золотухин взял на себя обузу тянуть повозку с остатками таганкинского театрального скарба. Вновь обезглавленный, обезноженный, изможденный дурной войной театр он, артист, и только артист, взвалил на свои не слишком мощные плечи, собой, своим актерским талантом прикрывая и удерживая от опустошения таганкинский репертуар, собой, своей человеческой устойчивостью помогая усталой труппе не потерять ощущение коллектива».
У прилавка с золотом встретил Л. Зыкину — она расплачивалась напрямую с продавцом. Мы расцеловались и поздравили друг друга с Рождеством и Новым годом. Купил я цепь за 991 тысячу и футляр, короче — за миллион, Тамаре.
1996
Четверг. «Соловьевка», палата № 10