Таганский дневник. Книга 1

А рядом, между этими коробушками, стиснутая ими со всех сторон, притаилась церквушка и нет особого в ней «изюма», но хорошо и на сердце мило. И еще подумал: как давно я не ходил по Москве просто так, не по делу, — гуляя и дивясь на нее, ведь хоть постарались некоторые деятели на атеистической ниве, истребили татары своего засола очень много красот русской в Белокаменной столице, но все ж кое-что осталось и удивляет. И решил — как освобожусь немного, пойду пешком по московским церквам и храмам и отдохну сердцем. Возьму сумку, посох, перехватить что-нибудь и буду ходить, смотреть и радоваться просто так, просто от того, что есть такая красота на земле нашей и что, действительно, человек рождается, чтоб полюбоваться ею и уйти с миром назад, чтоб рассказать другим там, что видел здесь, на что обратить внимание, коль случится кому родиться.

Шифферс дал свой роман на четыре дня. Зайчика все нет. А я уже скучаю. Что бы я делал без Зайчика, не знаю. Другого такого Зайчика мне никогда не найти, Зайчик, хороший мой, любимый мой, приезжай скорей домой.

Ноги гудят. Устал, намотался за день. Квас пью. Теща говорит: — И с чего ты пьешь столько, есть не ешь, а пьешь столько, у тебя… водянка будет, смотри.

Вот и еще один день сократился, так и идет жизнь в делах и заботах.

19 апреля 1968

Приближается 4-летие театра 23 апреля. Венька с парнями, а скорее один, сочиняет капустник, я почти не принимаю участия за неимением времени и «физических сил», как говорит Дупак. Кстати — почему Любимов уверен, что Дупак — стукач, что между ними произошло, мне все кажется — не прав шеф, но, быть может, в связи с официанткой «Камы», ожиданием ребенка от нее, развода с женой и пр. темными для нашего общества делами — Дупак чего-нибудь боится и не хочет портить отношения с начальством, заигрывает с ними на всякий случай, каждый ведь хочеть жить — у него не было детей, он был женат на старой больной женщине, и тут ему предстоит стать отцом в сорок с лишним лет, это ведь какое счастье для мужика, променять, отдать все, жизнь, славу, положение — нет, положение он не хочет терять, и как ему удержать свою кралю? В общем, черт его знает, положение у него незавидное сейчас. Любимов обвиняет его в измене, в развале театра, в стукачестве.

20 апреля 1968

Мой день вчера.

В 11 часов одеваюсь для репетиции, готовлю на сцене чучело Живого, проверяю реквизит, все делово, спокойно. В зале какой-то народ, человек 20, на меня это нимало не подействовало, как раньше, я радостно отметил это про себя, волнение было в пределах возможного, хотя сидели Карякин, Крымова, какие-то интеллигентные люди, солидные, в очках. Одного воробья я в суете не узнал, хоть и рассмотрел внимательно. Это Жан Вилар и рядом Макс Лион.

Любимов (берет микрофон):

— Дорогие артисты, приготовились к репетиции, проверьте выхода, березы и давайте начинать.

К нему подходит Дупак, что-то шепчет на ухо. Обменялись о чем-то шепотом. В зале лишь слышно, как лампы в софитах шипят.

Любимов (громко):

— Я не могу этого сделать, я буду репетировать.

Дупак (громко):

— Я прошу этого не делать, либо я вынужден попросить сам выйти всех из зала.

Любимов. Я отвечаю за свои действия, это не прогон, это черновая репетиция, и право театра приглашать специалистов на рабочую репетицию.

Дупак. Это не рабочая репетиция, это показ, а показывать, я считаю, еще нечего, тем более посторонним людям.

Любимов. Здесь нет ни одного постороннего человека, это друзья театра, которые помогают нам в нашей работе вот уже четыре года.

Дупак. Я требую остановить репетицию.

Любимов. Я не подчиняюсь Вам. Покажите мне бумагу, запрещающую репетиции.

Дупак. Зачем эти детские разговоры, или мне что, выключить свет?

Любимов. Пожалуйста, идите, выключайте! Вы оказались в одном стане с Улановским. Когда он растаскивал декорации «Павших и живых», Вы не были с ним заодно, а теперь Вы вон как заговорили.

Артисты давно высыпали на сцену. Я мелю какую-то чушь, что это моя работа, Вы мне платите, я никому ничего не показываю, я просто работаю, репетирую. Вякает что-то Зинка, Власова.

У меня лезут глаза из орбит, кружится голова, бьет колотун (Гоша мне об этом сказал вечером). Я ничего не соображаю, понимаю только, что происходит что-то неслыханное, скандальное и всерьез.

Все больше шумит Любимов, краснеет и бледнеет Дупак, сзади шефа, за спиной маячит парторг Глаголин, заводятся артисты, поднимается всеобщий шухер.

Дупак. Давайте мы не будем все кричать. Время идет, и надо что-то решать. Я предлагаю подняться на десять минут наверх и обсудить создавшееся положение. Как вы считаете, Борис Алексеевич?

У Глаголина вид растерянного сатаны. Он наклоняется к уху шефа.

Глаголин. Я считаю, что надо подняться на пять минут, Юрий Петрович…

Любимов. Ну хорошо. Гости дорогие, извините, что так получилось. Мы вас просим подождать 10 минут спокойно в зале, а мы выйдем и договоримся. Пойдете, может быть, из коллектива кто хочет присутствовать? Местком… комсомольская организация?..

В кабинете.