Таганский дневник. Книга 1

— Незаменимых людей нет. Надо думать, как сохранить театр без Любимова.

— Это не завод, где сменился директор, гл. инженер, а рабочий станок не остановит и норму дает. Театр создан волей и талантом Любимова, его эстетикой, его принципами жив театр. Нет Любимова — нет театра на Таганке, не надо делать вид, что мы этого не понимаем.

— Пройдет время, и нормы будут восстановлены, как же нам относиться к вам и к вашим решениям?

— Комсомольское собрание не имело смысла и по форме, и по цели.

— Первый вопрос о Губенко. Странно. Вы очень быстро и легко согласились: да, я виноват, я осуждаю себя, не выдержали нервы, меня спровоц., а потом удивляетесь, за что выговор.

— Это я удивляюсь…

— А я уже ничему не удивляюсь.

— Так вот. Вы позорите звание советского артиста. Вы все очень грамотные и хорошие люди, но легкомысленные до предела. Вы все хорошо понимаете про две идеологии: кто не с нами, тот против нас. Дело в том, что у нас в комсомоле есть права и есть обязанности. Есть честь комсомольская, которую вы запятнали, и это пятно легло на всю районную организацию… Меня сейчас все секретари поздравляют с позором: дескать, Таганка-то твоя гремит — «любой ценой доказать правоту». А враг и ждет, когда ты начнешь доказывать правоту, сбивает тебя с толку и ждет, «когда у тебя не выдержат нервы», а потом предлагают остаться… или напоят и девочками задерживают… Вот за то, что у вас нервы не выдержали — выговор с занесением в учетную карточку, чтоб в следующий раз выдержали.

— Дорогие товарищи! Вы меня не знаете, а я вас знаю всех по именам, а вы меня не знаете, потому что вы на сцене, а я в зале. Я никогда не ухожу со спектакля, хлопаю до конца. На вас вся Москва смотрит… а вы себя так ведете нехорошо, дорогие товарищи.

— Я прихожу к вам, да расскажите вы мне про свою жизнь, про ваши трудности, мы посоветуем, поможем, я часто говорю, какое у вас неудобное помещение, надо помочь — а меня ведут в кабинет Любимова, где все стены расписаны отзывами хвалебными.

— Эти росписи нам сейчас помогают выжить.

Губенко: — Как же мне теперь жить, это очень тяжелое наказание, куда же я теперь с ним… с выговором. У меня же были благие порывы, у меня никогда не было ни одного взыскания.

— За благие порывы и получите, а если бы я знала, что порывы не благие, вам не место в комсомоле.

Губенко. Куда мне обратиться, если я захочу пожаловаться на вас?

— Можете апеллировать в горком…

30 апреля 1968

Райкомовские работники тащили икру красную, дефицитные продукты, консервы, это комсомольские деятели, а что тащат партийные, можно только догадываться… Полные авоськи, на работу с мешками ходят… Нельзя все безобразия отдельных товарищей переносить на всю власть, но Ленин пил морковный чай, он не хотел один пользоваться достатком, отдавал детям голодающим, а эти паразиты себе тащат, да еще суетятся, чтобы посторонние не заметили, как они банки делят и в сумки напихивают.

Директор секретарше:

— Марина, почему вы мне ничего не рассказываете, вы же общаетесь с артистами, знаете, о чем они говорят.

— Я считаю, Н.Л., что Вы неправильно себя вели в этой ситуации.

— Они меня хотят съесть, передайте им, что я несъедобный.

Любимов. Во-первых, он занимается плагиатом, до него это сказал Товстоногов. Во-вторых, передайте ему, что такую падаль, как он, никто жрать не станет.

Директор переводит секретаршу в гардеробщицы.

Вот как примерно выглядели события последней недели. Я не думаю, что мы чего-то не так сделали. Нет. Все было оправдано и допустимо, а главное, если постараться вникнуть и понять, мы на 100 % правы. А если что — так ведь даже убийце находятся смягчающие обстоятельства.

«Живой» не репетируется.

Шеф. Не обижайся, Валерий, видишь, время такое, надо отступить, но ты не засыпай, держи роль под парами, ситуация может измениться в любое время.

Сегодня последний день апреля, и я в принципе допишу эту «Книгу весны». Видишь, я не справил в ней праздник «Живого». Иногда чуть не плачу. Но, как говорится, лучше сохранить голову, чем волоса. За эту неделю мы сильно постарели, и, если Бог даст, все будет хорошо, можно только благодарить судьбу за это испытание, которое сплотило и ощетинило нас за свой дом, и проверило на вшивость. Мы научаемся ходить, мы стали политиками, нас на слове уже не поймаешь.

Любимов. Артисты — народ эмоциональный: излили свои эмоции и успокоились. Надо учиться конкретно действовать и на сцене, и в жизни. Дупак распустил своих людей: Улановский тес со склада увез к себе на дачу, Солдатов вообще проворовался, сам директор — аморальный тип, жил с буфетчицей, обманывал дочь легендарного народного героя.