Ужасный вечер вчера был. Играл «Доброго» и, казалось, плохо, выдавливал из себя, как из тюбика. На съемке по-прежнему сознаю свою беспомощность и бездарность оттого, что никто помочь кругом не может — жутко становится одиноко и начинается мандраж, и не на кого опереться… Хоть бы словом, хоть бы взглядом кто поддержал… и ничего не получается… И зависть гложет к тем, у кого все получается.
Нина! Мне надоел ваш флирт с Ванькой. Он у меня вот тут, я сыт им. Мне надоело быть мишенью насмешек, намеков и идиотских шуток, мне надоело играть роль удобного супруга, мне надоело строить хорошую мину при плохой игре. Мне надоел ваш флирт, будь он хоть в самой расшутливой, безобидной форме.
Запретить его я не властен, если хочется — что ж — но не делайте этого на глазах всего театра — мне стыдно, ты меня позоришь, мне говорят люди, мне надоело им объяснять, что это у вас все в шутку, что у вас такая игра… Вас видят вместе на улице и мне говорят, мне надоело сохранять интеллигентность. Я говорил тебе об этом много раз и в разной форме, я разговаривал с Иваном и с вами вместе… мне это надоело… к моим речам все глухи, что ж, перейдем к делу. Прошу запомнить: если я вас увижу где-нибудь вместе — на улице или в театре (исключая сцену), пеняйте на себя, я подчеркиваю — на себя, вам не поздоровится обоим, а тебе — в первую очередь — подойду и хрясну по роже при всем честном народе, мой взгляд на подобные меры воспитания ты знаешь. Вам нет никакого дела до моих неловкостей, вам не жаль базарить налево и направо наши хорошие привычки, давайте обзаведемся плохими. Я тоже закручу флирт на твоих глазах и попрошу кого-нибудь подыграть мне. Я вас видел сегодня из машины, когда ехал с «Мосфильма» — вы шли под ручку и смеялись — я грешным делом подумал — не надо мной ли?
Мне очень одиноко в театре, когда не играет Высоцкий, как-то неуверенно. Когда Высоцкий рядом — все как-то проще, надежнее и увереннее.
Девятого был выходной день. С утра и до конца смены снимался. Спал плохо после разговора с женой. Она, как я и думал, сидела на тахте в пеньюаре и улыбалась, словно я горожу что-то несусветное и не имеющее к ней никакого отношения — Вася шутит. Дело житейское.
В творческом буфете.
— Говорят, нет демократии на «Мосфильме» — директор объединения стоит в очереди с обычными смертными..
Снимали сцену в магазине, первую половину. Я был очень весел и пел. Капустянская сказала: — Это к слезам. — К слезам восторга. И правда, к слезам оказалось, я встретил этих друзей. Это было восьмого. Девятого мы собирались к Гараниным, но не пошли ввиду размолвки.
Вчера был сотый «Галилей» официально, с афишами, поздравлениями и даже с шампанским в конце. Играли здорово. Шеф с Высоцким в размолвке. Звонил Полока из Ленинграда:
Режут… потерял всякий ориентир… Но Киселеву в Москве был большой втык… за другие дела… ситуация сложная у него, и это может нам помочь. Жду Славина. Они должны нам показать то, что они наработали, если это нас не устраивает, мы снимаем свои фамилии с титров… Думаю, что это их испугает… Тогда картина ляжет на полку, это лучший выход из теперешней ситуации.
— Я его не забывал.
— А то вы теперь больше снимаетесь, а мы смотрим. «Стряпуху»[40]
… и т. д.— Я к «Стряпухе» не имею никакого отношения…
— Твой друг имеет прямое к ней отношение… А главное, диапазон большой от таких песен к «Стряпухе».
— Это было до песен…
— Ну почему, он и тогда писал…
— Это был ранний период творчества.
— А-а… ну тогда ладно.
В театре интриги. Появился третий Тартюф — Вилькин.
(На полях)
Были у Гаранина. Провожали болгарина. Мы все — я, Никита, он — Раки, он гадал нам. В 1973 ко мне должно прийти признание, я должен получить какой-то орден или еще что-то. — Запомни этот год.