Таганский перекресток

Все произошло в ванной. Зарема сама предложила Димке освежиться, смыть грязь трудного дня, почувствовать себя человеком. В большой комнате — ванная у Казибекова занимала примерно такую же площадь, как вся квартира Орешкина, — девушка показала, где взять полотенце, халат, шампунь, включила воду, без ее помощи Димка не справился бы с огромным, напоминающим небольшой бассейн корытом, а потом неожиданно прижалась к мужчине и тихонько вздохнула. Орешкин наклонился и поцеловал ее черные, пахнущие травами волосы. А потом нежно погладил девушку по щеке и поцеловал в губы. Крепко поцеловал. Деталей он не помнил. Как они остались без одежды, как Зарема распустила волосы, как оказались они среди бурлящей воды… Помнил лишь невыносимую сладость и нежность женщины. Помнил ее глаза и губы. Помнил стон и тонкие руки, царапающие плечи. Помнил, как маленькая девушка замерла в его объятиях, словно пытаясь спрятаться от всех.

Помнил.

А что еще нужно помнить?

Позже, когда они лежали на огромной кровати и пили вино, Зарема вдруг сказала:

— У тебя давно не было женщины.

Сказала не с целью посмеяться, просто констатировала факт.

— Заметно? — улыбнулся Орешкин.

— Да.

— Зато теперь у меня есть ты.

— Есть, — эхом отозвалась девушка. — И мне с тобой хорошо.

«Она чувствует боль, значит…»

— Как и любая другая женщина, я получаю удовольствие не от каждого мужчины, — продолжила Зарема. — Нежность — моя единственная отдушина в этом мире. Но ее мало. Гораздо чаще меня просто трахали, а не занимались любовью.

— Почему?

— Я — джинн. Я сильнее. Мои унижения — плата за вашу слабость. Однажды хозяин отдал меня сотне своих телохранителей…

— Замолчи!

— На три дня…

— Замолчи!! Я приказываю!!

— Слушаю и повинуюсь.

Вино стало горьким. Орешкин поставил бокал на тумбочку и раскурил сигарету.

«Рабыня…»

Димка почувствовал отвращение, стыд за того урода, что смог так поступить с Заремой. Ему стало неловко за свой крик.

— Извини, — не глядя на девушку, произнес Орешкин. — Я не хотел кричать.

— Не обращай внимания, — спокойно ответила Зарема. — Я привыкла. Я — рабыня.

— Хочешь сделать из меня настоящего хозяина?

— Ты им станешь. Ты хороший, но все равно им станешь. Все становятся.

Димка внимательно посмотрел на перстень. На кроваво-красный рубин, сверкающий на безымянном пальце. На камень, хранящий нерушимую печать.

Зарема тоже закурила, легла на спину, подложила левую руку под голову и задумчиво проговорила:

— Мы должны подумать, как тебя спасти. До тех пор, пока Батоев и Казибековы живы, ты в опасности. Они не отстанут.

— Даже теперь? Когда я… — Орешкин сбился.

— Когда ты управляешь мной? — пришла на помощь девушка.

— Да.

— Ибрагим тоже управлял мной.

Орешкин вспомнил окровавленного старика, умирающего на грязной площадке. Понял, что пылающий на пальце рубин еще не гарантирует безопасности. На мгновение вернулся страх. Но лишь на мгновение — девушка была спокойна, а значит, выход есть.

— Кстати, а как получилось, что ты не помогла Ибрагиму?

— Я должна слышать приказ. Я должна быть рядом. — Она глубоко затянулась тонкой сигаретой. — Я не всемогуща.

— Но ты знаешь, как нам поступить.

— Сообщество дало Мустафе и Абдулле время до девяти вечера, — медленно произнесла Зарема. — Батоев будет выжидать — он в более выгодном положении. А братья вынуждены действовать. Они встретятся в резиденции Мустафы.

— Ты знаешь, где она находится?

— Конечно.

* * *

— Полагаешь, они не договорятся?

Павел Розгин сделал маленький глоток кофе, помолчал и коротко ответил:

— Нет. Но и третейского суда не будет.

— То есть к девяти часам вопрос решится? — уточнил собеседник.

— Без сомнения.

Люди, сидевшие за большим столом, неспешно переглянулись. Уважаемые люди. Серьезные.

Сообщество.

От их слова зависела значительная часть московской жизни: почти вся теневая и, частично, белая, законопослушная.

Серьезные люди собрались чуть раньше объявленного Батоеву и Казибековым срока, чтобы прийти к окончательному решению: как поступить. И Мустафа, и Абдулла были для них своими, входили в закрытый круг, а потому выход из кризиса следовало искать осторожно.

— Войну начал Батоев. И до сих пор не доказал, что имел повод.

— Это не значит, что повода нет. Мустафа согласен говорить с нами.

— Ибрагим вышел из сообщества, он никому и ничего не был должен. Мы приняли его решение. И мне не понравилось, что Мустафа взялся за старика. Мустафа отморозок. Ему нельзя верить.

— Мустафа согласен говорить с нами.

Люди помолчали.

— Павел утверждает, что через час-полтора под Москвой станет очень жарко. Мы должны решить — допускать разборку или нет?

— Пусть дерутся, — буркнул кто-то с дальнего конца стола. — Спросим с победителя.

— Орешкин на своей квартире так и не появился, — доложил Хасан. — Мы оставили засаду, начали проверять его контакты, но…