Таганский перекресток

— Посмотрим.

* * *

Катя записала телефон Шепталова. На маленьком клочке бумаги. Машинально. Подсознательно догадываясь, что рано или поздно он ей понадобится.

И забыла о нем.

Но друзьям Петра Васильевича девушка больше не звонила. Не тянуло ее к старым страницам, словно отрезало. Она сожгла записную книжку и почти на неделю выбросила произошедшее из головы. Будто бы ничего и не было. Будто странные ее действия — случайность. Нелепая прихоть, о которой несерьезно даже вспоминать.

Будто от этого можно избавиться.

А спустя шесть дней Катя вскочила среди ночи и принялась лихорадочно рыться в ящиках письменного стола, перетряхивать книги и тетради. Страшный сон, кошмарное видение, не оставившее после себя ясных образов — лишь ощущение дикого ужаса, — заставил ее искать телефонный номер Шепталова. Искать с таким отчаянием, словно от этого зависела вся ее жизнь.

Бумажка нашлась в записной книжке Кати, которую она сохранила, несмотря на то что все нужные телефоны давным-давно перекочевали в память мобильного телефона. Аккуратно сложенный клочок лежал на первой странице, терпеливо дожидаясь, когда хозяйка вспомнит о его существовании. Девушка внимательно прочитала номер — странно, но, когда она развернула сложенную пополам бумажку, дурное настроение, вызванное диким сном, пропало — и включила компьютер. Через сорок минут блужданий по всемирной информационной помойке Катя нашла базу МГТС за девяносто пятый год, а в ней — домашний адрес Николая Александровича Шепталова.

* * *

Бывает так, что маленькая душа маленького еще человека вдруг наполняется такой пустотой, что даже тепло одного любимого не способно ее заполнить.

Бывает так, что ты ищешь поддержки от всех, кто тебя любит. Или от всех, кто, как ты думаешь, тебя любит. Словно нищий, словно больной, ходишь ты между людьми и жадно собираешь их взгляды, их голоса, их прикосновения. Любое слово может стать главным, может стать той самой соломинкой, что переломит хребет верблюду пустоты. Может стать тем глотком воды, что утолит жажду.

В такие минуты не думаешь, как выглядишь со стороны. Ты ищешь тепла, ищешь любви и знаешь: случись любимым обратиться к тебе — не откажешь.

Новая квартира отца находилась недалеко от дома Кати: три остановки метро и десять минут пешком. Хотя какая новая? В двухкомнатной «хрущобе» отец жил восемь лет, с тех пор, как ушел от них с мамой.

— Катюха! Вот неожиданность! Заходи!

Как обычно, от отца попахивало коньяком. Сколько помнила себя Катя, от него всегда попахивало коньяком. Иногда вином, иногда водкой, но чаще всего именно коньяком. Отец считал этот напиток благородным и обязательно пропускал хотя бы рюмашку в день.

— Ларочка, у нас гости!

— Кто? — послышался жеманный голос из кухни.

— Катюха!

— Катенька? Ой, как здорово! — Крашеная Ларочка выскочила в коридор и расцеловала девушку в обе щеки. — Я так соскучилась!

Ее наивная уверенность в том, что Кате приятно целоваться с посторонними бабами, умиляла. И раздражала.

— Мы как раз обедать собирались. Покушаешь с нами?

— Конечно покушает! — провозгласил глава семьи. — Катюха, ты ведь прямо из школы, да?

Девушка кивнула.

— Значит, голодная!

— Папа, я хочу сказать…

Это был импульс. Внезапный, неосознанный. «Рассказать отцу о „них“! Прямо сейчас! Немедленно! Пусть даже при его дуре…»

— Катюха! — Он поднял вверх указательный палец. — Марш мыть руки! Потом поговорим!