Таганский перекресток

Орешкин плохо разбирался в ювелирных изделиях, но ему казалось, что обычное кольцо не может стоить столь дикую сумму — целый миллион! Нет, подождите! Если хозяин готов заплатить за возвращение перстня миллион, значит, стоить колечко должно дороже, гораздо дороже. Раза в три. А то и в десять!

«Десять миллионов?!»

Он покрутил перстень в руке. Массивный, золотой, покрыт тонкой арабской вязью, весомый рубин и… Только сейчас Орешкин разглядел, что внутри камня проглядывает какой-то знак. Димка включил настольную лампу и склонился над перстнем, осторожно повернул его одним боком, другим…

— Есть!

При определенном угле падения света внутри рубина отчетливо виднелась шестиугольная «печать Соломона».

— Ух ты! — Орешкин положил тяжелое кольцо на стол и почесал в затылке. — Круто!

«Не трать время на ерунду! — посоветовал прагматичный внутренний голос. — Действуй, как решил: ищи Абдуллу и возвращай ему перстень. Миллион — это очень хорошие деньги».

«Но колечко-то с секретом!»

«Забудь! Наверняка это просто древняя семейная реликвия, передаваемая от отца к сыну. Что-то вроде символа власти. Поэтому старик так трясся».

«А если оно стоит гораздо больше, чем миллион?»

«И кому ты его продашь?»

«Но ведь я не дурак!»

«Гм… — противный внутренний голос промычал нечто неразборчивое. Кажется, выражал сомнения в последнем высказывании Орешкина. — Не забывай, что тебя могли видеть. А значит…»

Через некоторое время в дверь маленькой однокомнатной квартиры постучат не склонные шутить ребята.

Димка потер лоб.

«Не будь идиотом! Звони!!»

— Это старинный перстень, — громко произнес Орешкин, пытаясь почерпнуть уверенности в собственном голосе. — Антикварный перстень. Или о нем, или о таких, как он, наверняка известно историкам.

«Ты кретин!!»

— Я просто узнаю, что это за колечко, и все. В конце концов, мне интересно.

И Орешкин торопливо, пока не исчез запал, включил компьютер.

* * *

Сопение за спиной становилось все громче и громче. Горячее дыхание навалившегося мужчины обжигало шею и плечи, а его твердое естество внутри ее, казалось, долбило прямо в сердце. Движения мужчины ускорялись, они были неприятны, постыдны, себе самой она казалась грязной… но Зарема стонала. Против воли, против желания получая удовольствие от грубой ласки Мустафы. Он прижал девушку лицом к простыням, вошел сзади и пыхтел. Она чувствовала его рыхлый живот и кусала губы, стараясь не стонать, не показать, что вот-вот испытает оргазм.

Она не хотела, не желала.

Но не смогла сдержаться.

Их голоса слились. Последовало еще несколько толчков, после чего удовлетворенный Батоев отодвинулся и позволил Зареме откатиться в сторону.

— Понравилось?

Девушка старалась не смотреть на Мустафу. Легла на бок, поджав ноги к груди, и потянула на себя тонкую простыню.

Батоев погладил большой живот:

— Знаю, что понравилось, слышал. Не печалься, Зарема, тебе будет хорошо со мной.

Она вспомнила, как он вошел в комнату. Как остановился, с недоброй усмешкой оглядывая ее, как раздулись его ноздри… Зарема знала, что возбуждает Мустафу, они виделись всего несколько раз, но на каждой встрече девушка ловила его жадный взгляд. Впрочем, ей было не привыкать: большинство мужчин с восторгом изучали ее фигурку, миниатюрную, но очень соразмерную. Высокая грудь, стройные ноги, узкие плечи, тонкая шея, огромные глаза на узком лице и длинные черные волосы. И родинка на левой щеке. Маленькая и изящная, как сама девушка. Зарема привыкла к жадным взглядам, не обращала на них внимания, уверенно чувствуя себя за спиной Ибрагима. И плюгавого Мустафу она никак не выделяла из толпы — он был всего лишь одним из подданных старого Казибекова.

Но вот все поменялось.

В очередной раз.

Сегодня Батоев смотрел на нее по-хозяйски. А Зарема стояла, опустив голову. Беззащитная, покорная. Она ничего не могла сделать, она оказалась в западне. Потом Мустафа велел ей снять блузку, лифчик, долго мял грудь, залез в трусы. Затем уселся на диван, распахнул халат и посадил девушку на колени. Лицом к лицу. Велел целовать себя в слюнявый рот. Показал, кто хозяин.

А потом началось самое неприятное.

Зареме стало горько. И даже еще горше от мысли, что горячему телу понравился молодой мужчина. Она проклинала себя за то, что ей было хорошо.

— Что мог дать тебе старик? — весьма мягко проговорил Батоев, наполняя вином два бокала. — Ничего. Он доживал свой век и ничего не хотел. Со мной же тебе будет гораздо лучше.

Мустафа прилег на кровать рядом с девушкой, подпер голову рукой.

— Ты хандрила, скучала по настоящей жизни.

— Мне было хорошо у Ибрагима, — ровно ответила Зарема. — Я ни на что не жаловалась.

— И теперь не будешь, — пообещал Батоев. — Будь хорошей девочкой, и я стану обращаться с тобой не хуже, чем старик.