Тагир. Ребенок от второй жены (СИ)

Я прочитал письмо лишь раз, но каждая строка отпечаталась в сознании так четко, что я не мог забыть о них ни днем, ни ночью. Ходил потерянный несколько дней, чувствуя, как внутри всё гниет и разрушается. А затем понял, как очиститься.

Дом, в котором прошла жизнь с Наилей, всё так же стоял на месте, хоть и опустел уже давно. То тут, то там были выбиты стекла, всё же приказа ухаживать за ним как хозяин я не отдавал. Что ж, такова его участь, как и итог всей моей семьи.

Все материалы привезли со мной, расставили по местам, но фитиль я зажег сам, ибо только моей рукой и моей волей будет уничтожен в прах символ моего бесчестия.

Достал из кармана пачку писем от Наили, перевязанных нитками. Мне передали их приехавшие из того дальнего села, где она жила. Не читал и не собирался. Кинул в занимающийся пожар, равнодушно наблюдая, как пламя поглощает бумагу.

Огонь заполыхал ярко, взвиваясь ввысь змеиными кольцами и языками пламени. На секунду мне показалось, что в отсветах пламени я увидел лицо Ахмета, искаженное мукой и злобой, но зажмурился, а когда открыл глаза снова, увидел лишь яростный огонь, пожирающий каждый участок дома.

Я смотрел на пожар до самого конца. Ушел только тогда, когда на месте прошлой жизни осталось лишь пепелище. Вот и всё.

Полгода спустя

Ясмина

Асланчик сегодня впервые сам сел. Он рос активным любознательным ребенком, которому всё было интересно. Иногда, когда я смотрела в его глаза, мне казалось, что через них на меня смотрит старший брат. Я улыбалась и прикрывала веки, немного пугаясь, но в душе радовалась каждому дню.

— Ну-ка, Аслан, иди ко мне, джигит, — появляется на пороге гостиной папа, подходит, протягивая руки к внуку.

Мама готовит на кухне, что-то напевая себе под нос. И такая идиллия у нас, что меня пробивает на слезу. Впервые за девять лет я вижу, как родители счастливы и наконец обрели покой.

Вот только не смогли они поехать на родину, не захотели больше там жить, хоть и имя Булатовых было очищено после совета старейшин. Оливковые рощи принадлежали отныне только отцу, но там работал и всё решал управляющий.

“Не хочу терять время, лучше проведу его с Асланом”, — говорил папа и пожимал плечами.

За эти месяцы, пока мой сын подрастал, приезжали посредники, предлагавшие зарыть топор войны между двумя семьями. Но отец был непреклонен, только с рождением внука стал смягчаться и смотреть в будущее ясным взглядом.

Тагир за это время ни разу не посмел приблизиться, знал мое нежелание. Но с каждым днем, как растет наш сын, меня всё больше гложет чувство вины. За то, что он растет без отца, без его любви и поддержки.

Вот только часто вижу черную машину у дома. Тонированную. Из которой никто не выходит. Приезжает утром, уезжает вечером. Безмолвно стережет нас.

Я поднялась на ноги и взяла Аслана из рук папы, захотелось прогуляться по парку, у нас это уже традиция. А перед самым выходом из кухни вышла мама.

— Аслан мне снился. Грустит, — печально улыбнулась она и взглянула на своего внука, погладила его по щеке.

Ее слова разбередили рану, но рубцы уже зажили, так что это вызвало лишь легкую грусть, которая прошлась по сердцу и заставила вдохнуть сладкий аромат младенца. Это подарило мне успокоение.

— Мы в парк, мам, — произношу и выхожу из квартиры.

Слова мамы до сих стоят у меня в памяти, не могу их понять и переварить. Почему брат грустит? Плохо ли ему? На что намекает?

А когда возвращаюсь с прогулки, вижу, как к подъезду подъезжает машина, из которой выходят старики. Сердце начинает грохотать, я на ватных ногах иду в квартиру.

Захожу, разуваюсь и иду к себе в комнату, понимая, что не стоит сейчас выходить пред чужие очи.

Сын уснул в кроватке, и я вырубилась следом. И впервые за долгое время приснился мне брат, стоявший на той самой ясной поляне. На этот раз не один. Рядом, прижавшись к нему, стояла Малика. Они оба улыбались, источали странное умиротворение, но вместе с тем немного тревоги. Она выглядела такой, какой я ее и запомнила. Красивой, утонченной, нежной.

— Малика, — прошептала она, а затем я проснулась в испарине, чувствуя, как тело обдает потом.

Я оглянулась по сторонам, тело мое дрожало. Ее слова были неожиданны и так похожи на то, что говорил Аслан. Неужели она хочет, чтобы я…?

Додумать не успела, в этот момент в комнату вдруг зашла мама, на лице которой было странное выражение.

— Что случилось? — спросила у нее.

— Отец согласился, — ответила без злости и боли, с легкой полуулыбкой.

Всего два слова, но они сказали мне о многом. Вскоре будет зарыт топор войны. И я этому рада, не хочу, чтобы мой сын страдал, ведь непрощенные обиды и ненависть распускают корни настолько глубоко, что их с каждым годом становится сложнее отодрать. А мои родители хотят покоя и ясного неба для Аслана. Сына. Внука.

С того дня машину Тагира видела чаще, но никто из нее не выходил. Не могла я пересилить себя, снова предать родителей.

— Вырастет сильным джигитом, будет маму защищать, — повторяла всегда мама, глядя на внука, но сегодня это прозвучало как-то по иному.