Тагир. Ребенок от второй жены

— Не велено, госпожа Ясмина, я получил прямой приказ не отходить от вас ни на шаг.

— Но что со мной случится? — усмехаюсь, оглядывая пустую комнату. — Здесь точно безопасно.

— Ладно. Пойду узнаю, что там. Господин Ахмет разбушевался сегодня.

Выдохнув, провожаю его взглядом, отходя не в комнату, а в дальнюю часть коридора — закуток, куда никто и никогда не заходит. Но здесь есть окно. А я даже себе не хочу признаваться, что очень жду приезда Тагира. Стою и вглядываюсь в заветный поворот, из-за которого должна вывернуть машина Юсупова.

Думаю об обете, который нарушила, и оправдываю себя тем, могу теперь бороться за правду. Неужели сегодня честное имя моего брата будет восстановлено? Тогда родители примут меня обратно? Если приду к ним с благой вестью?

Вопрос, который не дает покоя годами, маячит на краю сознания.

Кто же тогда, если не Аслан, в ту роковую ночь напал на Малику?

И голос, который слышится внезапно позади, звучит как раскат грома, как грозное предзнаменование родом из прошлого.

— Вот ты где, — сиплый голос Ахмета пугает меня до чертиков.

Поворачиваю голову и вижу отца Наили с бутылкой в руках, не в силах понять, как он оказался здесь в обход охраны. А потом вижу раскрытое окно и раздуваемую ветерком занавеску. И догадываюсь, что он перехитрил парней и отвлек их внимание.

Прижимаюсь спиной к стене, цепляясь похолодевшими пальцами за край подоконника. Страх стягивает горло, сковывает по рукам и ногам. Он наглым взглядом смотрит на меня и прикладывает ко рту горлышко. Шатается, скалится, на лице четко выраженная мука.

— Довольна, Ясмина Булатова? — задает непонятный вопрос.

— Что? — сиплю, расширив глаза.

— Моя жизнь кончена, — усмехается, щерясь, пожилой уже мужчина. — А всё ты…

Сглатываю, забиваясь в угол. Кажется, что я потеряла голос, ни слова не могу вымолвить, даже закричать. То чувство страха и ужаса, что обуяло меня в свое время на чердаке, сейчас волной окатило тело, и я застыла, вспомнив, что так и не высказала свои сомнения Тагиру насчет адекватности отца Наили.

Забыла… Глупая…

— Я… — хрипло пытаюсь сказать хоть что-то, горло режет, словно наждачкой, и я замолкаю.

Ахмет со всей злости пинает стену, шатаясь, подходит ближе.

— А ты красивая, понимаю, что нашел в тебе Тагир, — оскаливается, демонстрируя щербинку между зубов. — Моя Наилька тоже красотка, но такая, знаешь, искусственная, нет в ней жизни и… Теплоты… Вот у тебя есть, у моей Анелечки есть… И у Малики было… Редко можно встретить таких женщин. Очень редко…

Его непонятные речи и устрашающие комплименты вселяют только первобытный ужас, я пытаюсь сделать шаг в сторону, но он загораживает мне выход. Желая побыть одной, сейчас я оказалась в западне, из которой не выбраться.

— Я любил ее, понимаешь? — прикрывает глаза, стиснув челюсти, выплевывает, словно хочет вырвать из себя корни этого чувства. — А она отказала, тварь такая, за Рамазана вышла. Я-то на Перизат женился, только чтобы ближе к своей девочке быть, они же подруги. Тварь! Не подруга она моей Анель! Змея… Жизнь мне, мразь, испортила…

По нему было видно, что взгляд осоловелый, координация сумбурная, но язык на удивление не заплетался, говорил он связно, хоть и с задержкой, как это часто бывает у пьяных. Сейчас он вызывал омерзение вкупе со страхом.

— Я не думаю, что мне стоит это знать, — осторожно подала голос, когда пришла в себя.

Говорят, с пьяными нельзя ругаться, только мягкий тон и никакой агрессии. Вот только всё произошло с точностью до наоборот. Он после моих слов еще сильнее запыхтел, взгляд налился кровью.

— А потом родилась Малика. Вся в мать, копия, — усмехнулся, снова пригубил прямо из горла, обводя меня взглядом с головы до ног, слишком пристальный он у него был, стало не по себе.

Он больше ничего не говорил, развернулся, заставив меня выдохнуть от облегчения, а затем повернул голову и сказал:

— Хочешь знать, что случилось на самом деле? Как умер твой брат? Моя малышка Малика? По глазам вижу, хочешь, — насмешливо цокнул языком и сплюнул на пол, ушел, пошатываясь, к себе.

— О чем вы? — кинулась следом, коря себя за несдержанность.

Внутренний голос шептал: “Не ходи, дождись Тагира”. Но застарелая боль и желание узнать правду победили. Отключили разум и осторожность. Я наплевала на собственную безопасность.

Вот только Ахмет не ответил, зашел к себе. Он жил неподалеку от этого закутка. Я постояла недолго у порога, вздохнула и вошла следом. Сегодня я либо умру, либо узнаю правду.

Дверь закрывать не стала, стояла у порога тесной темной спальни, слушая звуки извне.

Где же охрана? Если я закричу, меня же услышат?

— Они заняты во дворе, — усмехаясь, докладывает Ахмет, размахивая бутылкой. — Но разве тебе есть до кого-то дело, когда ты можешь узнать правду? Закрой дверь, иначе я ничего не расскажу.

Дрожащей рукой, не глядя, я захлопнула дверь, отрезала себя от реальности. Была готова ко встрече с прошлым, отражающейся сейчас в черных глазах Ахмета. Стояла напротив него, дрожала и ждала, что он скажет.

Он выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы и заговорил.