Тагир. Ребенок от второй жены

Смотрела поверх ее головы, читая в глазах Юсупова раскаяние и готовность сложить голову на плаху. Но моя душа молчала. Ничего не дрогнуло, ничего не всколыхнулось. Ничто не имело значения. Я получила его раскаяние и увидела готовность понести кару, но только слишком поздно. Ничего и никого не вернуть.

— Уймись, Анель! — вступил в разговор Рамазан Юсупов, обхватил жену и оттащил в сторону, а Тагир продолжал стоять передо мной на коленях и не спускать глаз.

— Ненавижу тебя! — выкрикнула ему в лицо и плюнула.

Плевок достиг его щеки, но он даже не дернулся. Терпел и не стирал влагу с кожи, просто застыл на месте и ждал дальнейших слов.

— Вы должны вернуть всё, что отобрали у нас. Буду рада, когда ты сгниешь в тюрьме, Тагир Юсупов, — ощерилась, говоря свои требования, и увидела, как дернулся Тагир напротив. Сжал зубы, вена на лбу вздулась, губы побелели. — Я требую талак!

От моих слов он дернулся, словно я ударила его острием кинжала, распорола грудную клетку и вынула израненное сердце. А внутри у меня тлела лишь боль.

Наблюдать крах поверженного врага было отрадно. Возмездие оказалось горько-сладким, но сейчас я смаковала это чувство, перекатывая на языке, как сладкий, но смертельный яд.

Я никогда не считала себя праведницей и сейчас желала кары всем тем, из-за кого пострадала наша семья, и при этом не испытывала угрызений совести. Пусть сдохнут, пусть сгниют на нарах, пусть плачут кровавыми слезами. Заслужили.

— Не докажешь, что он убил! Не докажешь! — кинулась ко мне Анель, обжигая яростным взглядом, муж удержал, снова отволок в сторону и долго что-то говорил на ухо, а Тагир поднялся, заставив меня снова испытать воздействие своей стати и мощи.

Коленопреклоненным было его проще ненавидеть. Сейчас он возвышался надо мной, нависал сверху и прожигал взглядом.

— Если ты беременна, на ребенка и так будет переписано всё мое имущество.

— Моему ребенку не нужен отец-преступник, который лишил его дяди! — вскинула раненно, прижав руки к животу. Замотала головой и снова сделала шаг назад, да только там была стена, не позволяющая уйти из этой комнаты.

Анель снова вскрикнула, словно каждый раз, когда я называла ее сына убийцей, вонзала кинжал в ее сердце.

— Я не позволю своему ребенку прозябать в нищете! Уйми свою гордость, Булатова! — грозно пророкотал Тагир, давя взглядом.

— Гордость? — усмехнулась, снова ощутив горечь. — Ты давно ее отобрал, Тагир Юсупов. Оставь мне хотя бы достоинство. Отпусти с миром. Не хочу иметь ничего общего с вашей семьей.

Говорила и верила в свои слова. Уеду, к тетке уеду. Нет у меня семьи. Даже если примут обратно, когда вернусь с вестями о том, что очистила имя брата от клеветы, всё равно не простят за самоуправство и методы, которыми я этого достигла. Но я выживу! Не нужны мне деньги Тагира!

— Ты не заберешь нашего внука! Можешь уходить, но это сын моего Тагира! Мы сами его воспитаем! — снова кинулась ко мне Анель, в ее глазах блеснул отсвет безумия.

Сердце заколотилось сильнее, страх за свою жизнь охватил с новой силой. Да она же на всё готова, чтобы защитить свое.

— Пойдем, Анель! — грубо тянет жену на выход Рамазан, и она, хоть и сопротивляется, но идет за ним, посыпая меня проклятиями.

С затаенным дыханием гляжу на Тагира, как только остаемся наедине. Нити между нами рвутся неумолимо. Ничего не связывает. Выстраиваются целые преграды из колючей проволоки. Мы оба это понимаем. Но если я беременна… Как бы ни хорохорилась, должна учитывать, кто отец моего ребенка.

Тагир делает ко мне шаг, но останавливаю одним жестом.

— Достаточно, Тагир, не подходи ко мне. Никогда больше!

Скрипнув зубами, насупленно на меня смотрит. Вижу, как этому жесткому мужчине сложно выполнять чьи-то требования, пусть и справедливые, и обоснованные.

— Хорошо, — стиснув кулаки, он делает шаг назад, смотрит загнанным больным зверем. — Тебе нужно отдохнуть. Скоро придет врач тебя осмотреть.

— Я не останусь в этом доме больше ни дня, — цежу сквозь зубы, чувствуя, будто задыхаюсь. А затем решила добить его, зная, что права: — Я подумала, Тагир Юсупов, как ты и советовал. Ты задолжал мне махр. Что ж, я хочу свободу. От тебя.

Не знаю, допускают ли такое законы шариата, но если же нет и противоречит всем догмам, я буду первой женщиной, требующей развода. Трогаю себя за грудину, сглатывая слюну, полную горечи.

Лицо Тагира перекашивается, мышцы дергаются, а сам он прикрывает глаза. Хочет подойти, но моя поза и выражение лица отталкивают. Но мы оба знаем. Он не готов меня отпускать.

— Даже если я дам тебе развод, Ясмина, — покачал головой Тагир. — Ты всё равно должна будешь ждать срока идды. А если ты всё же беременна, то он продлится до родов. Будешь находиться под моей опекой, я буду всем обеспечивать.

Его слова бьют меня наотмашь. По традициям, я должна буду жить в этом доме. Мне будет даже запрещено выходить и днем, и ночью из жилища. Капкан. Снова.

— Ты уверена в своем махре, Ясмина?