Тагу. Рассказы и повести

Во двор Лома входила горделиво, высоко подняв свою большую голову, увенчанную красивыми темными закрученными назад рогами; глаза у нее были необычайно крупные, черные, сверкающие. Она явно важничала, неся тугое, вот-вот готовое пролиться вымя. Мы, дети, были уверены, что Лома лишь для того так далеко уходила в лес, паслась там и жевала свою нескончаемую жвачку, чтобы принести нам побольше молока. Возвращалась она всегда в одно и то же время, просовывала в калитку голову и издавала короткое тихое мычание. Мидега открывала Ломе калитку, впускала ее и шла по двору рядом с ней. Мидега была единственным животным, с которым дружила наша гордая буйволица, и та отвечала ей взаимностью…

Однажды Лома в положенное время не вернулась домой. Мы встревожились: она недавно отелилась, и, если даже ее приковать цепью, она все равно сорвалась бы и пришла к своему буйволенку. Мы обошли близлежащие поля, прочесали лес, но Лома будто сквозь землю провалилась. Мидега сразу почуяла, что с нашей буйволицей приключилось неладное: ведя нас по следу, она призывным лаем окликала Лому.

К полуночи поднялся сильный ветер, начался ливень, и нам пришлось вернуться домой. Но Мидега осталась в лесу. На рассвете, измученная, с грязной свалявшейся шерстью, она с жалобным визгом вбежала на двор: видимо, ей удалось отыскать Лому. Я тотчас побежал следом за ней. Оказалось, Лома свалилась в овраг, по которому протекала река. Голова ее наполовину лежала в воде, при каждом выдохе от ее широких ноздрей шли по водной поверхности две глубокие бороздки. В устремленных на меня больших глазах, полных слез, застыло страдание и как бы сознание вины: в какое, мол, тяжелое время покидаю я вас…

Я побежал к ветеринару Ефиму, но не застал его, он отлучился в далекое село. Когда я вернулся, Лома уже не дышала. Тело ее вытянулось, голова уходила под воду, неживой, безмолвный остекленевший взор казался мне сейчас еще более выразительным, печальным и прекрасным. От жалости и горя у меня перехватило дыхание, словно в горле застрял комок, я стоял и неотрывно глядел на Лому. Из этого состояния вывел меня глухой собачий вой: то Мидега, стоя в воде, выла над мертвой буйволицей. Я сердито прикрикнул на нее, она удивленно взглянула на меня, затем наклонила голову, поджала хвост и выбралась из реки, видимо, глубоко оскорбленная.

После того Мидега целую неделю не отзывалась на мой зов, она сидела в своей конуре, отказывалась от пищи, на боках у нее проступили ребра.

Время шло своим чередом, я окончил школу и собрался в Тбилиси, по примеру своих друзей, которые учились в Тбилисском университете. Поездка в город являлась большим событием, дома у нас царило волнение. И все же, помнится, больше всех волновалась Мидега. Она пребывала в какой-то тревожной суете, не находила себе места, то и дело подбегала ко мне и клала мне на колени свою огромную голову. Без всякого повода она сердито рычала на наших животных и птиц, злобно лаяла на прохожих, затем, пристыженная своим бессмысленным поведением, пряталась на время под навесом.

Я простился с родными и соседями, дилижанс повез меня в Ахали Сенаки. Вот уже деревня осталась позади, но Мидега продолжала следовать за мной. Она бежала то с одной, то с другой стороны дилижанса, то обгоняла его, то следовала сзади, не отрывая от меня глаз и призывая меня лаем. Я видел, что она выбилась из сил, кричал на нее, приказывал ей вернуться, кричали и пассажиры, но она упорно не отставала.

Первая остановка была в Хоби, возле духана Костая Туркия. Здесь дилижанс должен был взять почту, сменить лошадей, а путники подкрепиться едой. Едва мы остановились, как Мидега, огромная, взлохмаченная, с открытой пастью, полной слюны, бурей ворвалась в дилижанс. Испуганные пассажиры, толкая друг друга, выскочили наружу, а Мидега, дрожа от усталости и выбросив длинный язык, стала передо мной, бока ее вздымались и опадали, как кузнечные мехи.

Я вывел ее из дилижанса на берег Хобисцкали, обласкал, объяснил, зачем еду в Тбилиси, обещал каждое лето приезжать на побывку в родную деревню и просил ее вернуться домой. Не знаю, поддалась ли она моей ласке, поняла ли, о чем я прошу ее, но только она лизнула меня в лицо и медленно побрела по дороге в сторону дома. Отойдя шагов на сто, она обернулась, посмотрела на меня и побежала прочь волчьей рысцой.

А годы шли и шли. Я окончил университет, остался работать в Тбилиси, обзавелся семьей. Не реже одного раза в год я навещал мать, и день моего приезда был всякий раз самым счастливым в жизни Мидеги. Почуяв мое приближение, она мчалась мне навстречу, обгоняя моих братьев и сестер, а также мою мать, которую почитала больше всех и в другое время ни за что не осмелилась бы обогнать. Подбежав ко мне, она с радостным визгом обхватывала меня своими лапами, лизала в лицо, затем вела меня к матери и не подпускала к нам никого, пока мы не насытимся радостью свидания…