Тагу. Рассказы и повести

Таби Дадешкелиани в волнении перегнулся через перила, перегнулась и его супруга Мариам, сестра имеретинского царя. И муж, и жена были явно поражены красотой коня.

Кация сразу приметил, что конь сегодня не в духе. Приметили это и его сыновья, и госпожа княгиня. А жеребец все сильнее рвался из рук, и Атанас Аланиа уже с трудом сдерживал его. Кирцэй, не отводивший глаз от жеребца, вдруг понял, что главный конюший уже не в силах подчинить себе коня. Вот Арабия грозно заржал, сильно вздернул голову, поднялся на дыбы и вырвал узду из рук Атанаса Аланиа. Главный конюший споткнулся, не сумел удержаться на ногах и упал. Жеребец чуть повернулся, взглянул на поверженного конюшего, оглушительно заржал, грозно напрягся и, словно камень, пущенный из пращи, кинулся вперед, в тот конец двора, где стояли Кирцэй и Салуки и позади них Махария. Устрашенные видом коня, слуги вмиг разбежались. Убежала и Махария, только Кирцэй и Салуки не тронулись с места. Махария, чуть отбежав, повернулась и в ужасе смотрела, с какой головокружительной быстротой приближался жеребец к братьям-черкесам. Махария пронзительно вскрикнула и закрыла лицо руками. Но Кирцэй быстрым движением ухватил обезумевшего жеребца за узду, закинул узду ему на шею и вспрыгнул на спину.

Весь двор облегченно вздохнул.

Стоявшие на верху лестницы Кация Дадиани и Таби Дадешкелиани тоже перевели дыхание. Кация сразу же услышал пронзительный крик Махарии, увидел, как она стоит, закрыв лицо руками и застыв от страха, и направился к лестнице. За ним последовал Таби Дадешкелиани. Но тут они увидели, как Кирцэй вскочил на спину коня, и остановились.

Конь совсем обезумел, пытаясь сбросить всадника, но Кирцэй словно клещами сжал ногами брюхо коня, прильнул к его шее, склонил голову к его уху. Знай, мол, Арабия, это я — Кирцэй Акаби, и с такой силой скрутил ему шею, что конь невольно прижал голову к груди и мгновенно сдался, подчинился руке всадника и уже не пытался вырваться, он прыгал на одном месте и бил копытами землю. Кирцэй ласково похлопал его ладонью по шее, потом повернул к дворцу и повел рысью.

Дадиани и Дадешкелиани и все находившиеся на веранде с восторгом смотрели, как красиво Кирцэй вел коня. Черкес остановил Арабия у самой лестницы, спрыгнул на землю и, держа узду в левой руке, стал как вкопанный и снял с себя шапку.

— Это не конь, а каджи, дидпатон Дадиа, — сказал он, затем приветствовал Таби Дадешкелиани и добавил: — Хороший каджи, патони.

— Ты, оказывается, куда больший каджи, чем этот конь, парень, — сказал Таби Дадешкелиани, вынул из чохи газырь с золотой верхушкой и перебросил Кирцэю.

Кирцэй поймал газырь на лету.

— Не достоин я этого, патони.

А Кация смотрел на робко подошедшую Махарию. Испуганная девушка показалась ему сейчас еще более прекрасной, чем тогда, в саду. Затем он повернулся к Кирцэю:

— Ты достоин, парень, достоин, — сказал он с доброй улыбкой.

Кация Дадиани и Таби Дадешкелиани, медленно прогуливаясь по садовой аллее, беседовали о положении дел. Кация был обеспокоен поведением брата и поделился своей тревогой с Таби. Согласились на том, что нужно подождать более подходящего времени и еще раз сделать попытку усмирить беспутного и воинственного мтавара…

Стоял спокойный, ясный вечер, пронизанный одурманивающими ароматами зрелой одишской осени. Густо порыжевшие деревья пестрели плодами самой различной окраски. Агатом и янтарем сверкали виноградные лозы. В ветвях деревьев пели соловьи. Так прекрасен был этот соловьиный щебет, что Кация и Таби Дадешкелиани невольно остановились.

Вдруг из-за кустов они услышали чьи-то голоса.

Кация Дадиани сразу же признал: это были голоса Махарии и Кирцэя. Он отвел ветку: Кирцэй и Махария снова стояли вдвоем у того же лимонного дерева.

— Счастливее нас нет никого на свете, Махария…

Кация Дадиани кивнул своему другу и, как заговорщик, приложил палец к губам.

— Соловьи счастливее нас, Кирцэй.

— Почему соловьи счастливее нас, Махария?

— Соловьи свободны, у них нет патони…

— И все же счастливее нас нет сейчас в мире человека, Махария.

— Почему это — нет счастливее, Кирцэй?

— Не знаю, Махария, а только счастливее меня нет человека на свете.

— И счастливее меня нет, Кирцэй, — тихо сказала Махария и вдруг разрыдалась.

— Что ты, что с тобой, Махария?! — испугался Кирцэй.

— Слыханное ли дело — счастье двух крепостных… — сквозь слезы прошептала Махария.

Кация Дадиани и Таби Дадешкелиани переглянулись.

— И все же любовь — это счастье, Махария.

— Правда, Кирцэй, — Махария отерла слезы, — любовь все же счастье.

— Если любишь, то и трудиться легко, и страдать легко. Разве не так, Махария?

— Ты снял камень с моего сердца, Кирцэй.

— В тоске по тебе я потерял сон, ты, словно свеча, стояла перед моими глазами, Махария.

— Правда, Кирцэй? Я тебе сон расстроила? — улыбнулась девушка. — А сердце я тебе не разбила?

— Сначала разбила, а потом исцелила, Махария.

— Как хорошо ты умеешь говорить, Кирцэй! По правде, и я не спала, Кирцэй, и ты стоял, как свеча, перед моими глазами…

— Махария!

— Что, Кирцэй?

— Тебе очень идет твое новое платье, Махария!

— Правда идет, Кирцэй?