Таящийся у порога

– Напротив, мне бы очень хотелось знать, как вы можете объяснить этот феномен. В доме сами стены словно источают зло, и я не знаю, что с этим делать.

– Значит, в нем когда-то совершилось злодеяние; вот откуда взялись страшные рассказы о Ричарде и Элайдже Биллингтонах. А что вы чувствовали, мистер Бейтс?

Я не мог в точности передать свои ощущения; я сказал, что внезапно начал испытывать неимоверный ужас – впервые в жизни. Доктор Харпер слушал меня не прерывая; когда я закончил свой краткий рассказ, он на некоторое время задумался.

– А какова была реакция мистера Дьюарта? – наконец спросил он.

– О, из-за этого я и приехал, – сказал я и вкратце поведал доктору о странной двойственности характера моего кузена.

Выслушав меня, доктор Харпер вновь погрузился в размышления; наконец он высказал свое мнение: совершенно очевидно, что дом и лес оказывают на моего кузена «дурное влияние», и лучше всего на некоторое время переселить его в какое-нибудь другое место – «скажем, на одну зиму», – чтобы проверить, как он себя поведет. Куда бы его отправить?

Я ответил, что могу пригласить его к себе в Бостон, но добавил, что хотел бы воспользоваться возможностью и взять с собой кое-какие старинные книги из фамильной библиотеки Биллингтонов. Если кузен согласится, у меня будет достаточно времени на их изучение. Однако, как мне кажется, он не захочет провести зиму в Бостоне, если только мне не удастся его уговорить, воспользовавшись очередной переменой его настроения. На это доктор Харпер твердо заявил, что Эмброуза нужно непременно увезти подальше от усадьбы – для его же пользы, особенно после ужасных событий, произошедших недалеко от нее.

Попрощавшись с доктором Харпером, я вышел на улицу и стал ждать Эмброуза, греясь под лучами осеннего солнца. Кузен пришел чуть позже назначенного срока, в самом мрачном расположении духа, поэтому из города мы выехали молча; наконец он спросил, виделся ли я с доктором Харпером. Он не стал спрашивать, о чем мы говорили, а я не стал ему об этом рассказывать, ибо он мог обидеться – и не только обидеться, – узнав, что мы среди прочего беседовали о нем. Таким образом, до самого дома мы доехали в молчании.

День клонился к вечеру; кузен решил заняться приготовлением ужина, а я отправился в библиотеку. Книг было много, поэтому я никак не мог выбрать те, которые посоветовал бы Эмброузу прихватить при отъезде в Бостон; я просматривал их одну за другой, пытаясь отыскать слова, которые часто повторялись бы в разных документах и текстах и могли бы оказаться ключом к решению проблемы. Многие книги оказались хрониками исторических событий или генеалогическими документами, связанными с данным районом или проживавшими в нем семействами; однако в основном это были обычные церковные записи, субсидированные отдельными членами семейств, или целыми семействами, или какой-нибудь организацией и представлявшие интерес разве что для студентов, изучающих генеалогию, поскольку многие были снабжены роскошными иллюстрациями фамильных древ. Но были здесь и другие книги, совсем не церковные, потрепанные, в старых кожаных переплетах. Некоторые из них были написаны на неизвестных мне иностранных языках, некоторые на латыни, некоторые – на староанглийском, готическим шрифтом, а некоторые представляли собой переписанные, а затем переплетенные отрывки из древних манускриптов. Именно эту группу текстов я начал просматривать особенно внимательно.

Сначала я думал, что выписками занимались сами Ричард или Элайджа Биллингтон, но, бегло просмотрев записи, понял, что ошибся, поскольку многие тексты были переписаны коряво и явно человеком малограмотным, в то время как Биллингтоны, насколько мне известно, были людьми хорошо образованными. Более того, вскоре я обнаружил пометки, сделанные, судя по всему, Элайджей. Ничто не указывало на то, что книги принадлежали Ричарду; вместе с тем они могли быть его собственностью, поскольку казались очень старыми, и, хотя на них отсутствовал год издания, было видно, что написаны они задолго до появления на свет Элайджи.