Таящийся ужас 3

Несколько минут спустя, решив наконец со всем этим разобраться, он встал и прошел в ванную, а оттуда — в смежную с ней спальню. Элен лежала на своей кровати в золотистом облегающем платье. Он сам положил ее туда — это он помнил точно, — после того как застрелил. Лодыжки аккуратно соединены, ладони на груди скромно накрывают одна другую. Они и в самом деле целомудренно, даже как-то застенчиво прикрывали, как нечто сугубо интимное и — явно неприличное, маленькую дырочку, через которую выскользнула ее жизнь.

Он снял с нее туфли.

Значит, это был не сон. Он убил ее в ту постыдную ночь, и сейчас в том самом месте, где он уронил его, лежал пистолет, из которого он застрелил ее. Взгляд его упал на оружие, потом снова сместился к женщине. О шлюха драгоценная! О милая и нежная распутная супруга!

Убив ее и аккуратно уложив на стеганое шелковое покрывало, он, не раздеваясь, улегся спать у себя в комнате. Впрочем, сказать так было бы чрезмерным упрощением, а следовательно, искажением реальности. Он не просто лег спать. Точнее, он погрузился в глубокую, успокаивающую темноту, в которой мучащие его проблемы и сомнения если и не находили своего разрешения, то, по крайней мере, оставались как бы в подвешенном состоянии и не превращались в нечто еще более тягостное и мучительное. Спал он крепко.

Проснувшись, он сразу же ощутил потребность что-то предпринять, причем план действий, который всплыл в его мозгу, казался наиболее простым и очевидным.

Заряженный пистолет лежал здесь же, и сам он был здесь, однако ему сейчас, как, впрочем, и накануне, не только не хотелось жить, более того, он испытывал жгучую потребность умереть.

Впрочем, особо спешить было незачем. Он ощущал странную вялость, незнакомую ранее апатию во всем теле. Подойдя к лежавшему на полу пистолету, он наклонился, поднял его и положил во внутренний карман пиджака, в котором провел ночь. И потом спокойно стоял, словно абстрагировавшись от всего окружающего, устремив взгляд на лежащую Элен.

На мгновение он почувствовал боль в сердце совсем слабую, еле слышную, похожую на сухой шелест крыльев цикады. Отвернувшись, все так же с пистолетом в кармане, он пересек комнату, вышел из дома и зашагал по улице, прячась в тенистом туннеле из ветвей и листьев от яркого солнца.

Конкретного пункта назначения у него не было. Более того, не было и особой цели покидать дом — он пока не вполне созрел для того, чтобы умереть, и ему требовалось хоть что-то сделать, пока этот момент не наступил. В голове смутно ворочалась мысль пойти в деревню и там в каком-нибудь закутке покончить с собой. Или можно было спустя некоторое время вернуться домой и наложить на себя руки в той же комнате, рядом с Элен, чтобы их потом нашли лежащими друг подле друга.

Это была поистине гигантская проблема — где именно лишить себя жизни, и в настоящий момент он чувствовал, что бессилен даже подступиться к ее решению. Мысли были какими-то вязкими, тягучими, инертными, оставаясь в плену того же отчаяния, в котором он проснулся, а кроме того, его голова вдруг принялась покачиваться, словно подчиняясь исполинской мощи пульса, бьющегося в такт сокращениям сердца.

День выдался очень жаркий. Яркий, белый, знойный день. Над раскаленной улицей подрагивала полоска густого воздуха, создавая иллюзию искрящейся воды. Солнце близилось к зениту, зависая в вышине ослепительного неба. Пульсирующая духота проникла внутрь его черепа, и он внезапно ощутил страшную, близкую к обмороку слабость; опасно зависнув над самым обрывом сознания, тогда как окружавший его мир смещался, колыхался и грозил померкнуть совсем. Он вышел из тенистого туннеля и оказался с непокрытой головой прямо под солнцем, нещадно обжигавшим его своими огненными лучами.

Не сбавляя шага, он закрыл глаза ладонью, снова возвращая желанную темноту, а когда наконец отвел руку и посмотрел себе под ноги, то с изумлением обнаружил, что идет босиком. На кончике большого пальца левой ноги виднелся кусок пластыря, на основании чего можно было предположить, что не так давно он поранился. Босые ноги шлепали по серой, грязной дороге. Почва была горячей и очень сухой, сверху похожей на пудру, отчего при каждом шаге над ней взлетали маленькие фонтанчики пыли, тонкой, белесой пеной оседавшей на выгоревшей голубоватой ткани брюк.

Несколько секунд он не мог вспомнить, где находится, куда идет и почему вообще здесь очутился. Но затем он осознал, как все это произошло: он увидел, что сидит под большим тополем на заднем дворе своего дома и думает о том, как было бы хорошо в такой жаркий день искупаться в речке. Именно туда он сейчас и шел, и после минутного забытья и отчужденности все вокруг опять стало знакомым и близким.

Он только что миновал пастбище Шаффе и как раз подходил к тому месту, где пыльная дорога пересекалась с другой — у северо-восточного угла старой молочной фермы Мошера. Прямо впереди виднелись заросли чахлых Деревьев, росших вдоль берега небольшой речушки. Именно там и находилось место для купания.