Тайфун

Однажды нам пришло в голову пошутить над одним из наших коллег, который отличался некоторой склонностью ко всему таинственному. Его звали Кэстон. Устроив как-то состязание в теннис, где Кэстон оказался впереди всех, мы перед самым концом состязания стали в шутку уверять его, что он ошибся в подсчете очков, будто бы сделанных им накануне. Когда же он начал доказывать, что сделал вчера столько-то геймов, мы, заранее условившись, изобразили на своих лицах полное недоумение и решительно отрицали все факты, которые он приводил в доказательство. Он подробно описывал, с чего началась игра предыдущего дня, что мы делали во время перерыва, вспомнил, как один из нас споткнулся и упал, — мы все это отрицали. «Значит, вчерашнего дня не было?» — спросил он. — «Того, что вы рассказываете, не было. Все это вам приснилось», — отвечали мы ему. Наше упорство сбило его с толку, и ему пришлось уступить. И так как эта проделка удалась, мы решили время от времени повторять ее.

Дней через пять после этого у Кэстона вдруг пропадает кольцо. Это была какая-то фамильная драгоценность, переходившая из рода в род к самому младшему из детей. Словом, Кэстон очень дорожил этим перстнем. Мы опять стали упорно уверять его, что никакого кольца у него на руке никто из нас не видел. Он спорил, горячился, но мы настаивали на своем и выразили предположение, что он забыл его в Лондоне. Кэстон снова стал напоминать случаи, когда он рассказывал нам связанные с этим кольцом легенды, — мы отрицали и это. Он смутился, стал задумчив, но, признаться, мы этого тогда не заметили.

Проходит еще несколько дней. Мы всей компанией отправляемся в ближайший порт, где должны были происходить состязания яхтсменов. Случайно в поезде Кэстон встречает своего старшего брата, известного политического деятеля, и знакомит его с нами. Брат, жалуясь на свое нездоровье, при нас упрекает его за слишком продолжительный отпуск и настаивает на том, чтобы Кэстон вернулся в Лондон. Мы начинаем его упрашивать, чтобы он разрешил Кэстону побыть с нами еще некоторое время и он разрешает. Но, когда мы возвратились обратно с состязания, Кэстон вдруг заявляет, что ему неловко перед братом и что он покидает нас. Тогда мы снова повторяем свой опыт: «О каком брате вы говорите?» Кэстон изумленно оглядывает нас и начинает рассказывать про встречу в поезде. Мы пожимаем плечами, делаем вид, что слышим об этом впервые и окончательно приводим Кэстона в бешенство. Я лично начинаю утверждать, что даже и не знал о том, что у него есть брат. Кэстона охватывает нервная дрожь и в азарте он заявляет, что завтра же напишет брату и это, конечно, разрешит ваш нелепый спор.

Мы видели, что дело зашло несколько далеко, переменили тему разговора, рассчитывая, что завтра мы ему честно раскроем нашу проделку. Утром нас, однако, ждал сюрприз: ночью Кэстон неожиданно уехал. Оставленная записка извещала нас, что он получил телеграмму о смерти брата и должен немедленно вернуться в Лондон. Тем дело и кончилось. Через несколько дней уехал и я и, признаться, очень скоро забыл о нашей проделке. Как вдруг месяца через два я получаю из Лондона письмо, повергающее меня в ужас: Кэстон сошел с ума. А автор письма, с искренним отчаянием порядочного человека, пишет мне, что помешательство Кэстона вызвано не чем иным, как нашей проделкой. Я немедленно пишу в Англию и прошу подробных сведений. В ответ я получаю длиннейшее письмо и, действительно, убеждаюсь, что случай с Кэстоном вышел за пределы человеческого понимания.

V

— Подробности болезни Кэстона, — продолжал наш спутник, — мы узнали от лечившего его врача. Из отдельных фраз, мыслей и замечаний больного ему удалось выяснить ту идею, для которой оказался тесным мозг нашего бедного друга. Единственное, что осталось для врача неясным, — это причина, вызвавшая болезнь, потому что никто из моих друзей не нашел в себе мужества рассказать врачу о той шутке, которую мы проделали. А между тем, вся суть была в том, что Кэстон искренне всему поверил. Вы удивляетесь?