Тайфун

- А я и за вашу, - ухмыляясь, стоял на своем генерал. - Первая жена, к вашему сведению, это не твоя Ольга, не твоя Нонна, - повернулся он к следователю. - Первая жена - это служба. Профессия, то есть работа. И если вы любите свою первую жену, дела у вас идут неплохо, и вторая будет любить. - Генерал обвел спутников насмешливым взглядом, довольный произведенным эффектом. - Так за первую жену. - Поднял стакан и одним глотком опорожнил его.

Родионов и на этот раз лишь пригубил - сегодня водка почему-то не шла, обжигала внутри, словно бензином, потому он воздерживался. Генерал заметив недопитую рюмку, съехидничал:

- Выходит, ты ни за первую, ни за вторую не хочешь пить. Разлюбил бесповоротно?

- Профессию свою, дело не разлюбил, - возразил Владимир Васильевич. В противном случае давно бы подал бы рапорт. Что же касается остального длинный разговор. И я вам уже объяснял: можно все простить, кроме предательства.

- Но Филатова ты же простил!

- Филатов - другое дело. Летчик он - Божьей милостью, и организатор хороший. Человек только дрянной. Теперь это узнал весь личный состав... Трудно ему будет у нас восстановить свой авторитет. Сумеет - значит, осознал ошибки, исправился. Не сумеет - на то воля Божья, - развел руками Родионов.

- Психолог, - снова усмехнулся генерал. - Философ. Ну, ну, воспитывай. А мы ещё махнем по единой. - И наполнил стаканы.

- Я уже того, - громко икнул Аркадий Борисович. - Наверное, хватит. А то зорьку просплю. Завтра мы столько надергаем... - Но все-таки выпил, сунул в рот кусочек сыра и на четвереньках отправился к своему надувному матрасу. - Адью, спокойной ночи. И пусть вам молодые, красивые бабы приснятся. Только не вздумайте на них жениться - все они шлюхи, вампиры... Вампиры, мать их... Суки, па-пад-лы, - и отключился, захрапел.

Дмитрюков выпил ещё рюмку и тоже улегся на своем надувном матрасе. Родионов сложил остаток пищи в целлофановые пакеты, закрыл пробкой остаток "Смирновской" и выключил фонарь.

Спать ему совсем не хотелось - будто вместо водки напился женьшеневой настойки, и он лежал с открытыми глазами, думая над словами генерала, напомнившего об Ольге, и о пьяном резюме Аркадия Борисовича. Вот и рассуди, кто из них прав. Генерал, слышал Владимир Васильевич, женился в тридцать пять на студентке мединститута моложе его аж на десять лет, хотя сам, кроме роста, ничем выдающимся не отличается, а живут душа в душу. Следователю, похоже, не повезло: из его реплик можно судить, что не жена у него, а мегера. А он-то настоящий психолог - вон как быстро в ситуации с убийством разобрался и вычислил преступника. Не то, что полковник Вихлянцев... А в личной жизни непростительный прокол допустил, теперь мается... Почему не расходится? Дочь жалко?.. Вероятно... А прав ли он, Родионов, что не простил Ольгу? Ведь любил же её, и теперь сердце по ней болит - лучше, красивее и добрее, он не встречал. Так в чем же дело? Может, снова разыскать её и попросить вернуться?.. И что это будет за жизнь? Между ним и Ольгой будет всегда стоять маленький, косоглазый япошка, который у Владимира Васильевича, вызывал почему-то чувство гадливости... Нет, такой семьи он не хочет... Разорванное без узла не свяжешь...

"Но Филатова ты же простил!" - вспомнился укор генерала. Да, Дмитрюков оказался более строгим к предателю: когда Филатов попросился в другую часть, он предложил ему должность рядового летчика. "Но это же понижение на две ступени?" - ошарашенно промямлил майор. "Верно", - подтвердил свое решение генерал. "Но за что?" - ещё больше удивился Филатов. "За предательство, - ответил генерал. - Ты в трудную минуту бросил командира. Считай в бою. А знаешь, чего заслуживал такой летчик на войне?"...

Этот разговор передал Родионову сам Филатов. Он никак не мог согласиться с мнением генерала и уверял, что никакого компромата на командира Вихлянцеву не давал. Наоборот, де, защищал его, а что жена сболтнула лишнее, тоже, мол, не по злобе, а по женской глупости. И просил прощения, чуть ли не на колени становился. Очень не хотелось Филатову уходить с понижением. И трудно сказать, что его больше волновало, потеря авторитета или денег. Хотя в другой части не знали бы о его подлости, легче было бы людям смотреть в глаза. А здесь мало найдется таких, кто станет относиться к нему по прежнему. Может, презрение подчиненных, постоянное чувство вины заставит его изменить свое отношение к людям...

Раздумья Родионова прервал чуть слышный шорох за стеной палатки, будто кто-то шел осторожно, крадучись. Владимир Васильевич затаил дыхание, прислушался. Ночь была такая тихая, что храп Дмитрюкова и Врабия, казалось, распугал на острове всех насекомых. И кроме сопенья и рычания соседей, будто состязавшихся друг с другом в громкости, никаких звуков. "Померещилось, - решил Родионов. - Пора спать".