Тайфун Дубровского

— У меня нет секретов от тебя, — вворачивает хитро старушка, а я проникаюсь к ней еще большим уважением. Действительно, правильно сказала. С чего это он вздумал опять тащить меня куда-то. Обойдется.

Но он меня все-таки волнует. Вроде никогда не привлекали блондины, брюнетов я считала куда более брутальными, страстными… Хоть и знала всего одного, и особой страстностью он не отличался… Но по фильмам, сериалам, всегда выбирала жгучих темноглазых брюнетов. И вот нате вам поворот… Этот белокурый гигант кажется мне пещернее всех жгучих самцов вместе взятых. От него веет опасностью, смертью. Холодным расчетом, арктическим льдом. И в то же время этот лед оставляет ожоги.

— Хорошо, — на удивление быстро сдается мужчина. — Я подумал, вот что, Красная Шапочка. Раз ты так уверенно поешь свою песенку про уборку, значит, добро пожаловать.

— Спасибо, уже отпала необходимость в работе.

— Что-то сомневаюсь.

— А мне плевать!

Все еще пячусь задом, потому что Дубровский наступает.

— Если я принял решение, со мной лучше не спорить, предупреждаю.

— Я не хочу оставаться здесь ни минуты! — его наступление приводит меня в нервозное состояние. Попеременно бросает то в жар, то в холод. Голова просто раскалывается. Она болела с самого начала разговора, но теперь боль стала невыносимой…

И тут за моей спиной раздается ужасный грохот и звон. Анна Львовна что-то восклицает, на ее лице написан ужас. Даже Дубровский в лице меняется… А я никак не могу понять почему. Пока не оборачиваюсь. Я что-то разбила…

— Любимая ваза эпохи Мин! О боже, Маргарита…

— Будет в ярости, — договаривает за экономку бородач. А я чувствую, как все плывет перед глазами. Нестерпимая слабость, как в первый раз. И я снова погружаюсь в темноту.

Пробуждение в этот раз дается еще тяжелее, с трудом разлепляю веки, комната плывет перед глазами. Сфокусировав зрение вижу склонившуюся надо мной Анну Львовну. На ее лице тревога, которую она хочет спрятать за показной улыбкой:

— Ну ты деточка прям кисейная барышня девятнадцатого века. От всего чувств лишаешься, — улыбается она.

— Я не нарочно, правда. — Мне до жути неловко и стыдно, ну правда, я прям неваляшка какая-то…

— Знаю, милая. Прости, пошутить хотела, а вышло глупо. Люблю девятнадцатый век, ностальгирую. А у тебя, милочка, лихорадка. Температура высокая. Как ты с ней еще и отшельнику нашему дерзить умудрялась… вот вопрос. Он тоже испугался, ты как упала мы в панике что делать не знали. Потом он тронул твой лоб, говорит — как печка горячая. Врача вызвали. Владимир тебя на руках в комнату отнес. Вот так вот, милая. Хотела ты убежать поскорее отсюда, да судьба против. Может и не сопротивляться уже?

Я не нашлась что ответить, раскалывалась голова и через несколько минут вновь погрузилась в сон.

* * *

Вот так я поневоле оказалась то ли гостьей, то ли пленницей в доме отшельника. Неделя постельного режима, вкуснейший куриный суп с домашней лапшой, всегда огромная ваза фруктов на столе. Иногда вечерами Анна Львовна составляла мне компанию — мы пили чай с вкуснейшим домашним печеньем и болтали обо всем на свете. Мне было неловко, немного страшно, постоянно я думала о том, что же делать дальше. Еще и ваза проклятая. Даже если не потребует Дубровский возмещения, я сама не позволю себе забыть об этом. Обязана компенсировать. Выспросила стоимость у Анны Львовны и мне поплохело. Это ж год тут пахать придется, за пятерых…

Но пока про вазу молчали. Да и Дубровского не видно не слышно, ни разу не пришел навестить меня, и слава Богу. Я очень боялась этого. И ждала, хоть не признавалась себе. Старалась всегда быть причесанной, умытой… Говорила себе, что просто мне так спокойнее. В другом не смела признаваться.

Анна Львовна была настолько добра, что узнав о моей любви к рисованию принесла мне альбомы, краски, кисти и даже мольберт. Оказалось в молодости мать Дубровского обожала рисовать. Ее картины висят по всему дому, сказала как-то Анна Львовна. Меня это очень интриговало, но вместе с тем я жутко боялась появления этой женщины. Насколько я поняла из рассказов экономки, у матери отшельника был непростой характер. Как она отреагирует на то, что я пользуюсь ее вещами? Анна Львовна уверяла что хозяйка много лет не прикасается к кисти, бросив это занятие больше десяти лет назад. Но мне все равно было неспокойно… еще и вазу любимую разбила… Поэтому, как только пошла на поправку, сразу попросила дать мне хоть какую-то работу. Не стану ждать, пока отшельник предъявит счет. Отработаю что смогу, пока лето. А потом никакая сила меня не удержит, вернусь домой. Институт окончен, и я собираюсь по возвращении заняться поисками работы. Очень хочется попасть в реставрационную мастерскую, мне даже обещали место по знакомству, но не точно. Так что за лето нужно выложиться по максимуму. Обидно конечно, что вместо отдыха придется драить полы… Но видимо у меня такая карма. Вечно неуклюжей дурынды, попадающей в неприятности. Прям как в фильме про Петрова и Васечкина: «Эх, Маша, Маша…»

* * *