Тайфуны с ласковыми именами

– О, вы меня ждете, Пьер!.. Как мило с вашей стороны! – щебечет позади меня Розмари. – До чего же нудные эти люди…

Что эти люди ужасно нудные – единственная информация, которую Розмари благоволит мне приносить всякий раз после встречи с Ганевым и Пеневым.

– У меня такое чувство, что они вас основательно обирают, – позволяю себе заметить.

В силу привычки мы с нею продолжаем обращаться друг к другу на «вы» – остаток былой официальности, которая едва ли вообще существовала между нами.

– Они просто пользуются моим великодушием, – уточняет Розмари. – Такие скряги, такие мелочные – мне просто жаль их обыгрывать. Надо бы как-нибудь подослать к ним Флору, тогда они поймут, что значит настоящий противник.

– Давно следовало это сделать, раз они такие.

– Неужели вы способны так уж решительно избавляться от всего досадного? – спрашивает она, усаживаясь по своему обыкновению на диван и закидывая ногу за ногу.

– Нет, конечно. В противном случае вокруг меня не осталось бы абсолютно ничего… за исключением дорогой Розмари.

– Мерси, – кивает она. – Получилось не слишком убедительно. Дайте мне сигарету.

Я даю ей сигарету.

– А как вы сами представляете жизнь без досадных ситуаций?

– О, есть достаточно много простых и верных способов: почаще путешествовать, заводить новые знакомства, менять место жительства, впечатления… Пользоваться обществом Лорана, только не Лорана-торговца, а такого Лорана, который в редкие минуты, как бы случайно, становится очень милым… Не зависеть от отцовского бумажника, удовлетворять собственные капризы, сознавать в моменты усталости, что где-то меня ждет мой собственный уголок…

– И потом? – спрашиваю, когда она замолкает.

– Потом ничего. Внезапно прекратить свое существование в момент какой-нибудь катастрофы, даже не опомнившись, – прежде чем пресытишься, познаешь хандру, прежде чем старость обезобразит тебя… Взять свое и исчезнуть… Чего еще желать?

– Банально, – качаю я головой. – К тому же чересчур расточительно. Такие траты – и только ради того, чтобы не испытывать досады.

– Понимаю. Зато помечтать нам решительно ничего не стоит. Нужно только иметь желание. Впрочем, у меня такое чувство, что вам, к примеру, и в голову никогда не придет помечтать немного.

– Мне и в самом деле ничего подобного не приходит в голову.

– Вы, вероятно, только проекты вынашиваете. И конечно же, только в рамках полезного и вполне осуществимого.

– Совершенно верно.

Я охотно соглашаюсь с нею, чтобы доставить ей удовольствие, но, похоже, это ее лишь раздражает. Розмари бросает в пепельницу недокуренную сигарету, смотрит на меня недовольно и неожиданно взрывается.

– Зачем вы дурака валяете? Какого черта вы меня обманываете? Какая вам от этого польза?

– Но почему вы пришли к мысли, что я вас обманываю? – спрашиваю предельно спокойным тоном.

– Потому что вы совсем не тот, за кого себя выдаете. Я достаточно наблюдала, как вы проводите дни, как делаете покупки и как играете в бридж. У вас нет ничего общего с торговцами, которые поглощены заботой о том, как из одного франка сделать два, а из двух – четыре. Вы не умеете дорожить деньгами, вы их проигрываете так же небрежно; как стряхиваете пепел с сигареты!

– Я воспитанный человек, Розмари.

– Не особенно. Когда человек воспитан, это видно по его поведению. Особенно при затяжной игре.

– А почему вы не можете согласиться с тем, что у меня свое отношение к жизни?

– Какое именно?

– Совершенно непохожее на ваше. Вы гонитесь за ветром. Вполне естественный порыв, не отрицаю. Человек всегда склонен гнаться за тем, что ускользает от него.

– Ну хорошо, а вы? – спрашивает она, вытягиваясь на диване и бесцеремонно занося на столик ноги, обутые в туфли на толстенных каблуках, представляющие с некоторых пор крик моды.

– Я? Возможно, в определенном возрасте я тоже был неравнодушен к такому виду спорта. Но почему вы не хотите поверить, что я давно стал совсем другим и мы с вами смотрим на вещи совершенно по-разному? Вы бегаете, а я сижу смирно. Такой взгляд на вещи ведь тоже возможен: если желание недостижимо, не проще ли махнуть на него рукой? Раз непомерные претензии связаны с риском и приводят к банкротству, да пошли они ко всем чертям! Зачем иметь собственную виллу, когда я могу снять ее? К чему мне десять комнат, если меня устраивают две? Какой смысл стремиться к большим барышам, если необходимое я зарабатываю без особого труда?

Она слушает меня с отсутствующим видом, словно думает совсем о другом. Я уверен, ни о чем другом она не думает, но пока не могу понять, чем же она сейчас занята: то ли силится понять мое жизненное кредо, то ли старается разобраться, кто я есть на самом деле. Ведь человек, вынужденный выдавать себя за другого, – тот же актер. Только актер скрывающий, что он актер, попадает в довольно затруднительное положение на виду у одного и того же зрителя.

– Может быть, вы правы, – произносит она наконец с усталым видом. – Но это ваша правда. Досадная правда этого досадного мира. Потому-то для меня все же привлекательней мираж.