Тайфуны с ласковыми именами. Умирать только в крайнем случае

— Триста семьдесят тысяч, господин в глубине зала… — снова подает голос комиссар, но тут же умолкает, так как в этот момент к нему приближаются двое мужчин и молодая женщина.

Незнакомые мужчины и комиссар вполголоса говорят о чем-то, после чего обладатель молотка снова обращает к публике свое аскетическое лицо, чтобы сообщить усталым голосом:

— Торг отменяется.

По залу проносится глухой ропот недовольства.

— Мне кажется, я вправе знать, в чем причина! — доносится бас из глубины зала.

— Причина не процедурного характера, — сухо объясняет комиссар. — Вилла продаже не подлежит, поскольку у покойного есть законная наследница.

По залу снова прокатывается ропот, на сей раз ропот удивления.

— Это наилучший исход, — безразлично говорю я своей квартирантке. — По крайней мере не придется сожалеть, что кто-то вас перещеголял.

Она не отвечает, и я оборачиваюсь, чтобы понять, почему она молчит. Оказывается, ее нет рядом со мной.

— Ну вот, все в сборе, можно садиться за стол раздавать карты, — добродушно замечает Бэнтон, приближаясь вместе с Флорой.

— Почему бы и нет! — любезно отвечаю я. — Сейчас или завтра, мне решительно все равно, когда раскошеливаться.

— Раскошеливаться полагалось бы нашей милой Розмари, — подает голос немка. — Сегодня она побила все рекорды легкомыслия.

— А куда же она девалась? — спрашивает американец.

Меня тоже занимает этот вопрос, по крайней мере до тех пор, пока я не обнаруживаю Розмари в обществе молодой женщины и двух молодых мужчин, появившихся в зале незадолго до этого. Розмари и молодая женщина медленно направляются в нашу сторону, и мой слух улавливает беззаботный щебет моей квартирантки:

— Ах, дорогая, какой же чудесный человек был ваш отец! Настоящий джентльмен…

6

Широко бытует мнение, что в извечном противоборстве двух полов сильнейшим оружием женщины является ее красота. И лишь немногие задумываются над тем, как же в таком случае объяснить, что тысячи женщин, у которых, как говорится, ни рожи ни кожи, ухитряются сохранять власть над своими мужьями Очевидно, средства воздействия, которыми пользуются женщины, далеко не ограничиваются одной лишь красотой, и полный набор этих средств могла бы раскрыть только женщина.

Трудно предположить, что Виолета Горанова — наследница моего покойного соседа — владеет этим полным набором. Зато, впрочем совершенно несознательно, она достигает многого своим скромным умением вызывать к себе сочувствие.

Если Розмари своим видом напоминает полную изящества греческую вазу, а Флора — пышную амфору, то Виолета весьма похожа на пробирку. Ровное как жердь тело, узкие плечи, жалкие бедра и худые ноги — словом, некое бесполое существо, увенчанное анемичным лицом. Но у этого существа постоянно присутствует выражение беспомощности и какой-то едва уловимый признак боязни, а взгляд ее карих глаз так робок, в нем столько детскости, что вы невольно испытываете желание взять это хрупкое существо под свою защиту.

Вероятно, рано почувствовав, что ей никогда не обрести подлинно женских черт, она все еще продолжает одеваться, как девочка. И когда она вырядится в плиссированную юбочку, в тирольский жакетик, а на ногах у нее белые носки и туфли без каблуков, вы скорее примете ее за гимназистку старших классов, нежели за молодую даму, которой под тридцать. Не исключено, что тут немалую роль играет и плюшевый медвежонок, которого она обычно таскает с собой — возможно, не как игрушку, а как талисман.

— Тут, наверно, люди подумали: «Что еще за нахалка такая!» — виновато говорит она Розмари в первые минуты их знакомства в торговом зале.

— Глупости! Это же ваше право. Будь я на вашем месте, я бы сегодня же потребовала от герра Пенефа забрать свои вещи.

— А где он живет?

— Да он занимает почти весь верхний этаж.

— В таком случае этот господин мне нисколько не помешает. Я поселюсь внизу.

— Но, дорогая моя, если вы оставите его хотя бы на неделю, он и через год не уйдет! Такие дела делаются сразу, одним заходом!

— Нет, мне как-то неудобно, — говорит одними губами Виолета. — Мне крайне неудобно. И потом, он мне совершенно не помешает…

Об этих подробностях я узнаю вечером, по возвращении Розмари. Бридж по ее вине не состоялся. Моя квартирантка взяла наследницу Горанова под свою опеку уже в торговом зале — это, непонятно почему, страшно раздражает всегда спокойную Флору. Она отвозит ее на виллу, помогает устроиться там — словом, проявляет материнскую заботу о бедной сиротке, которая, вероятно, годика на два старше ее самой.

— А почему вы так настаиваете, чтобы она прогнала этого Пенефа? — спрашиваю я, когда Розмари рассказала о своей беседе с Виолетой.

— Сама не знаю… Просто он мне несимпатичен.

— Просто вы говорите вздор, — говорю я. — Разумеется, я не требую, чтобы вы отчитывались передо мной, но зачем же нести заведомую чушь?

— А вы всегда искренни со мной, Пьер?

— Не вижу причины быть неискренним. Насколько я знаю, в поставках рыбных консервов вы мне не конкурент.

— А вы не допускаете, что я могу быть вашим конкурентом в чем-то другом?

— Это исключено.