Тайфуны с ласковыми именами

Взглянув на часы, Розмари объявляет, что ей пора. Мы встаем, чтобы проститься, и, подавая мне руку, моя бывшая квартирантка говорит:

— Ну, Пьер… Мы, наверно, больше не увидимся…

— Наверно… — машинально повторяю я за ней.

— Поцелуйте же меня!

Мне неудобно перед Бориславом и еще более неудобно стоять как истукан, после того как мы столько времени провели вместе в том зеленом холле, на той глухой вилле, в том бесславном квартале.

Целуя ее, я чувствую на своем лице ее руку, которая как будто пытается удержать меня еще хотя бы на один миг.

Наконец Розмари уходит, но, прежде чем спуститься по лестнице, снова оборачивается и машет мне рукой.

— Какая женщина! — слышится голос Борислава. Да, действительно. Хотя что, в сущности, я мог бы о ней сказать? Движешься среди призраков без всякой уверенности, что тебе удалось до конца сорвать их покровы. Призрачные вещи, призрачные события, а главное — призрачные люди. Глядишь на нее и вроде бы убеждаешься: «Да, это именно то», но потом неожиданно что-то происходит, и ты решаешь, что вовсе не «то», а не знаю что, пока позднее не уяснишь, что это вовсе не «не знаю что» — совсем как те деревянные матрешки: вскрываешь одну, а в ней оказывается другая, а в другой — третья. Только у матрешек всегда есть предел — после четвертой или пятой доходишь до последней. А с иного человека сколько ни снимаешь призрачные покровы, никогда не можешь быть до конца уверен, что тебе удалось постичь его истинную суть.

Борислав до такой степени очарован видом моей приятельницы и ее импульсивным нравом, что заказывает еще по чашке кофе — по последней, и мы уже допиваем его, этот последний кофе, когда на террасе внезапно появляется новое действующее лицо, точнее, еще одна дама, царственная и величавая, как альпийский массив.

— А, Пьер, вот ты где, мой мальчик! Я по машине догадалась, что ты должен быть где-то тут, — спокойно произносит Флора, словно мы повстречались на асфальтовой аллее близ Остринга.

Я встаю, представляю их друг другу и усаживаю гостью.

— Вы уже позавтракали, — устанавливает она. — Я бы тоже не прочь немного закусить…

Белокурая австриячка принимает заказ, который по своему ассортименту мало напоминает завтрак и не уступит иному обеду. Затем, самодовольно приосанившись, чтобы Борислав мог по достоинству оценить ее могучий бюст. Флора оборачивается в мою сторону и грозит мне пальцем:

— Благодари бога, что я питаю к тебе слабость. Иначе ты заслуживаешь не знаю какой кары… За то, что запер меня с ним там, в бункере…

— Если только это ты имеешь в виду, то, по-моему, ты должна меня благодарить, дорогая Флора. Это был единственный способ защитить тебя от пуль и спасти от удушья.

— Лжец! — Она опять грозит мне. — Откуда ты мог знать, что начнется стрельба?

— Зато я отлично знал, что люди Бэнтона где-то рядом. Бэнтон не тот человек, чтобы отправляться со мной в полную неизвестность без должного сопровождения.

— Глупости. Люди Бэнтона приехали на хвосте у этой дуры Розмари.

— А как они оказались у нее на хвосте?

— О, это целая история. И не заставляй меня ее рассказывать, прежде чем я поем. Просто подыхаю с голоду.

Официантка ставит на стол поднос, загруженный до предела: кроме масла, конфитюра и булочек, неизбежных компонентов гостиничного завтрака, здесь вареные яйца, копченый окорок и огромный кус шоколадного торта.

Так что мы с Бориславом выпиваем очередной кофе, не знаю уже который, а тем временем Флора опустошает тарелки. И лишь когда дело доходит до торта, у немки возобновляется желание продолжать беседу.

— И то, что вы, Пьер, оставили нас с этими выродками Тимом и Томом, тоже вас не красит!..

— Не моя это затея. Так случилось по настоянию Бэнтона.

— Мы догадывались. Пакостная затея. И Бэнтон получил по заслугам. Читали? Он задержан…

— Знаю. Но вас не смогли задержать…

— А кто нас мог задержать? — смотрит она на меня с недовольным видом.

— Да те двое: Тим и Том.