Тайга: андроиды (СИ)

Леда пошатнулась. Она догадывалась об этом с самого начала. Но подозревать куда как легче, чем услышать обличенное в слова признание.

— В каком смысле? — растеряно снова спросила Леда. Она была не в силах разнообразить свою речь. Ей хотелось выжать боль этого разговора до дна, пока ее сердце не разобьется вдребезги, и тогда, быть может, перестанет болеть.

— Не так давно я потерял девушку, которая была дорога мне. Это все, что я могу тебе сказать.

***

Ингрид выбралась из временно организованной лаборатории на свежий воздух. Нужное оборудование было погребено под завалами подземного города, и большую часть дня она не знала, чем себя занять. На сей раз она решила прогуляться по берегу карьера. Ингрид думала о Викторе. Слишком часто, так не годится. Безделье дурно на нее влияло. Она вспоминала тот день, когда они расстались, много лет назад, и благодарила Бога за то, что тогда они не наговорили друг другу страшных слов. Если бы в тот момент они не сдержались, облегчили бы души и крик злости вырвался бы из их груди, то Виктор никогда не вернул бы ее под свое крыло. Памятуя старые обиды, он навсегда забыл бы про Ингрид, и они с дочерью сейчас тонули бы вместе со своей страной. В тот день, когда они попрощались на крыльце их съемной квартирки, они были молоды, но достаточно мудры, чтобы не поссорится, не сказать лишнего, а просто смолчать, оставив боль разлуки безмолвно перегорать в сердце.

Ингрид приближалась к карьеру. Она издалека заметила Леду и Сибиряка и уже собиралась повернуть назад, чтобы не мешать им, как нечто заставило ее остановиться. Ингрид знала, как Леда съеживается, когда ей обидно, как опускает плечи и смотрит в землю. И мать безошибочно различила эту позу. Что происходит между ними? За одно мгновение Ингрид все поняла. Беда! Сейчас произойдет непоправимое.

— Леда! — Ингрид бросилась к дочери.

Девушка обернулась к ней с глазами полными слез.

— Леда, молчи! — закричала она.

Удивленные, Леда и Сибиряк уставились на Ингрид.

— Не мешай! — прокричала Леда, перейдя на родной язык.

Подбежав, Ингрид схватила дочь за локоть.

— Пойдем отсюда, — взмолилась она.

— Мама, я сейчас… — задыхаясь, начала Леда.

Ингрид вцепилась в Леду и поволокла ее прочь. Ошарашенная, дочь потащилась за матерью.

— Не говори ему ничего, — на ходу умоляла Ингрид.

— Мама, я должна сказать! Я должна отомстить! Он любит другую, — хрипела от ярости Леда.

— Я не дам тебе этого сделать. Молчи, иначе все, конец. — Ингрид потрясла дочь за плечи, как безвольную куклу.

— В каком смысле? — в третий раз за короткое время повторила Леда один и тот же вопрос.

Ингрид стиснула щеки дочери в своих ладонях, заставила ее посмотреть себе в глаза.

— Молчи и слушай. Не совершай непоправимой ошибки. Я поняла, что Сибиряк сделал тебе больно, но если сейчас ты наговоришь ему кучу гадостей, эти слова из его памяти не вымарать. Твои злость и оскорбления останутся с ним навсегда, и будут отравлять ваши отношения снова и снова.

— Мне все равно, — пробурчала Леда.

— Сейчас все равно, потому что тебе больно. Но пройдет день, месяц, год, и ты раскаешься, но ничего уже не вернешь назад.

— Он простит, — упрямо заявила Леда.

Ингрид обернулась. Сибиряк удалялся в противоположную от них сторону.

— Простить можно, забыть нельзя, — ответила Ингрид. Прошлые обиды, вся боль, которую вы причинили друг другу, словно содержимое ящика Пандоры, каждый раз будут возвращаться и рано или поздно уничтожат ваши отношения.

— У нас нет отношений, — вздохнула Леда, потирая красные от материнских рук щеки.

— Сегодня нет, — заверила Ингрид. Сегодня все пошло не так, как ты хочешь. Но придет другой день, не такой, как сегодня, и, если сейчас ты не совершишь ошибку, больно ударив его за нанесенную тебе обиду, в другой день вы будете вместе.

Хотя и с трудом, но Леда понимала, о чем говорит мать. Ярость еще кипела в ней, затуманивая рассудок, однако мудрые слова понемногу пробивались в ее сознание.

Ингрид смотрела на дочь. Чудом она оказалась здесь вовремя, чудом не дала непоправимому случиться. Она знала, какой жестокой Леда бывает в ярости, и, если бы Ингрид не помешала дочери, та уже наговорила бы Сибиряку много злого.

Леда обернулась. Сибиряк был уже далеко.

«Простить можно, забыть нельзя», — повторяла она про себя слова матери. Надо справиться, быть сильной, не терять надежду.

— Это пройдет? — спросила она мать, приложив руку к своему сердцу.

Ингрид ощутила, как заныло в ее собственной груди. Столько лет минуло, боль разлуки с Виктором притупилась, но так и не прошла окончательно. Но она знала, что должна солгать.

— Конечно пройдет! — заверила она дочь. — Время лечит.

Время лишь притупляет боль, время — лучший анестетик. И не более того. Такова печальная истина, с которой так трудно смириться.

Выстрел