Тайга далёкая

Из ниоткуда, словно из тверди земной, взялись, объявились, повылезали бесы. Горбаты, длинноруки и длинноносы, уродливы в облике своем, и дики в поведении, и многие клочковатую, неряшливую шерсть имели, а другие напротив, голую кожу, но уж больно морщинистую, язвами грязными покрытую, кровавыми разводами раскрашенную. И гримасничали страшно, не подбирая слюну кровяную. И клацали бесы остротой клыков своих, и вострубили все дружно, и вой трубный их поверг в страх и смятение всех тварей земных, кои тут же отступили и попрятались, кто, где мог. Когда же кличь трубный стихать стал, пошли они, запрыгали и поползли во все стороны, населяя землю, меняя облик свой по подобию и притворяясь добрыми, и стали жить в укрытиях разных, и зло творить, для чего и были созданы. Оскалы свои злобные улыбками прикрывали.

                        ***

Геонка, с ударением на «о», – именно такое имя было у пожилого, но полного жизненной энергией удэгейца, который жил через два дома от меня, прямо за проулком. Проулок выходил к речке и летом затягивался кипреем почти наглухо, но все же изредка им пользовались, – ходили по воду, и тропинка была набита, натоптана. А если по проулку идти в пору цветения кипрея, то в глазах рябь дурманная и голова кругом. Вообще-то поселок и без того удивительный. Вот, например, когда липа цветет, то уж точно дурманом обносит, ведь вкруг столько липы, словно кто-то специально ее много лет высаживал и растил старательно, а на самом-то деле, это просто дикие липовые заросли, целые леса. Недаром в каждом хохлятском подворье ульи стоят. Хохлами здесь называют украинцев, сосланных сюда, на край земли за участие, в свое время, в борьбе против советской власти, за содействие и прямое пособничество бандеровцам, да и самим фашистам. Иногда их так и называют: «бандеры», но злости на них уже не осталось, перекипела злость. А у коренных жителей, у удэгейцев, так и подавно нет и не было той злости, они в политике не сильны и смотрят на выселенных украинцев по детски наивно и доверчиво, получая в ответ глубокий, затаенно прищуренный взгляд из-под насупленных бровей. А по большому счету, так никто из местных удэ вообще не знает, что украинцы эти были когда-то сюда переселены, все думают, что те и родились здесь, и росли вместе с ними, и являются такими же коренными жителями, как и они сами.

Летними вечерами, да и по всей ночи, поселок утопал в лягушачьих концертах. Это не передать просто словами. Лягушки так громко обозначали свое присутствие, такие устраивали рулады и песнопения, что лай собак просто глох в их какофониях, а работу двигателя дизельной станции мог расслышать только местный, знающий человек. Лягушек было сказочно много. Климат благоприятствовал их размножению и безбедному житью, – постоянная влажность, обложные дожди, реки и протоки, подступающие болота, – все содействовало размножению и сохранению этих тварей. По первости и спать было невозможно, так эти болотные обитатели долбили по мозгам своими трелями.

Ой! Да там можно было каждый день удивляться чему-то новому и неведомому, не знакомому доселе. Например, комаров и мошкары столько, что теплыми и тихими вечерами на уровне человеческого роста поднималась серовато-зеленоватая завеса, издали напоминающая клубящийся рой пчел. Только этот рой стоит и колышется по всем улицам и проулкам поселка. А если кто проходит по улице, человек, или скотина, то рой этот, многократно увеличившись и уплотнившись, окружает пришельца и атакует его без жалости и снисхождения. Можно и еще, много чего интересного рассказать о Дальневосточном удэгейском поселке, куда судьба забросила меня управлять строительством развитого социализма, но сейчас я поведу свой рассказ о другой, хотя, на мой взгляд, не менее интересной стороне жизни людей, охотников, рыбаков, всех тех, кого в те годы мне доверили, и кто искренне доверился мне.

В деревне Геонку все звали просто Геной, может не все, старики и старухи, те, что из удэгейцев, не признавали перестройку имен на русский манер и старательно называли его по своему, как-то особо выделяя букву «о». Да и вообще, удэгейцы старались как можно реже произносить свои имена, особенно обращаясь друг к другу, чтобы плохой (дурной) дух не услышал, ненароком, не узнал, как тебя зовут и не увел тебя в другой мир, воспользовавшись твоим именем, как пропуском. Но мне было удобнее называть его просто Геной. Стану я и здесь, в своем рассказе, называть его Геной, как было мне привычно в те годы, уж пусть старые удэгейцы простят мне эту простоту, тем более что события, о коих пойдет речь были так давно.… Так давно, что бывшие свидетелями тех странных событий, те старики уж почили безвозвратно, да и самого Гены уж нет на этом свете.