Тайга заповедная (сборник)

Опытный и умный Эмидак, тревожась за дочь, чуя неладное, под всякими предлогами оттягивал свой уход в тайгу и неотлучно оставался в чуме. А дни таяли, таяли, словно лёгкие облака в бездонном небе. Теперь уж считанные часы отделяли Людмилу от ненавистного жениха Онкоуля. Но Монго так и не решился оставить непослушницу без присмотра. Дотянул до последнего дня, до сумерек, и только тогда уплыл встречать прилетающего ранним утром будущего дорогого зятя Онкоуля.

Дмитрий возликовал: «Вот она моя жар-птица, судьба! Сейчас уж я поймаю её!»

Под покровом ночи, бесконечно счастливый, он вынес на руках из родного чума вмиг повзрослевшую, зарёванную от расставания с матерью Людмилу и унёс к могучей, бурной Тунгуске – реке их новой жизни.

Элана горько рыдала у реки, словно прощалась с дочерью навеки, и успокаивала себя лишь тем, что Людмила уплывала с любимым.

Лодка стремительно всё дальше отдалялась от нее. Покачивающийся в лунных зеркально-серебристых волнах девичий силуэт был уже чуть виден, а вскоре и вовсе исчез.

Когда жена сообщила Дмитрию о второй беременности, он, кружа Людмилу в объятиях, счастливо улыбался. Их радости, казалось, не будет конца.

– Надо послать аргиш[2] к Эмидаку. Пусть твои отец с матерью перекочёвывают к нам нянчить внуков. Хватит деду дуться. Скоро третьего наследника подарим, а ему всё неймётся. Уже не молодые, чтоб одним в тайге жить. Как думаешь, прав я?

Как ей ещё было думать-то. И только утром муж спросил:

– А можно ли тебе, солнышко, рожать? Врачи и первые роды нам не разрешали! – Она уверенно, игриво ответила:

– При моей-то силушке грех, Митя, не рожать. Не беда. Медики стращают, мол, мой отрицательный резус фактор при положительном твоём – большой риск, но ведь родила близняшек-то. Ничего, слава Богу, здоровенькие.

– И то, правда. Быстроногие первенцы, словно кедрята на южном взгорке, подрастали час от часу. Без пяти минут – двухлетки. Мужики! А тебе, знаю, не терпится вновь насладиться материнством. Рожай, радость моя, рожай. И десятерых прокормлю.

Дмитрий крепко любил своих черноглазых баркачан[3]. Те напоминали ему птенцов болотного черныша – задиристых, крикливых. Не проходило двух недель, как таёжные чернышата начинали летать. И его амосики на одно лицо быстро заговорили, встали на ножки – года не было. Только мама Люда скажет, кто из них кто. Толю от Коли отец отличить не мог. Но папа – хитрый. Быстро сообразил и Толе стал прикалывать сзади к рукаву маленькую булавочку. Люда удивлялась:

– День-деньской с ними, но совсем недавно стала уверенно различать близнецов по вечно торчащим волосикам на макушке у Коли, а ты как-то быстро…

– Я – папа, мне кровь подсказывает! – улыбался довольный своей смекалкой муж. Но при первой же стирке его «хитрушка» обнаружилась.

– Дим! Твоя «зарубка» чуть палец насквозь не проколола. Сознаешься по-хорошему, бить хитрого папу не стану, – и шутливо потрепала его непокорные вихры.

Редкие часы общения с малышами для Дмитрия – самые счастливые. Он полностью отдавался на откуп детских фантазий, а сыновья до полного изнеможения катались на отцовской спине, а то раскрашивали терпеливого папу под собачку, зайчика, Винни Пуха.

Уставших, но не угомонившихся Дмитрий усаживал их на колени и весело читал полюбившиеся им «Уйгурские сказки». Потом серьёзно расспрашивал, кто что запомнил. Мальчишки наперебой улюлюкали. Гомону – на весь дом. Но Дмитрий со вниманием слушал, подбадривал, поддакивал, нежно гладя чёрные, пушистые головки, будто что-то и в правду понимал в их бесконечном лепете.

В те годы семья жила в глухой заимке Куюмбе. Амосов работал мастером в версте от дома на буровой. Та пикой упиралась в небосклон, по ночам пытаясь нанизать на себя игривые, подмигивающие, манящие, но всегда ускользающие от неё звёзды. После рабочей смены в пургу, пятидесятиградусные морозы, когда и тайга-то от стужи кукожилась, смиренно укрываясь плотным белоснежным покрывалом, Дмитрий стоически полуночничал в своей кузнице: кому-то ладил отвалившиеся от саней полозья, кому-то «штопал» кухонную утварь, а Толе с Колей чинил вечно ломающиеся игрушки.

Кормилица буровая давала щедрое пропитание куюмбовским семьям. Здесь зарабатывало на хлеб с маслом всё местное мужское и женское население. Дмитрий же работать жене не разрешал, хватало дел по дому. Шустро растущие мальчишки нуждались в постоянной заботе. Теперь и до родов Людмиле оставался месяц. Надо бы ей слетать в райцентр и показаться врачам, но погоды стояли нелётные: жгучий морозище с северным иглистым ветром. На таком адском холоде даже металл сам по себе крошился, как сталинит при ударе. Вертолетчикам приходилось отсиживаться дома, лишь по нескольку раз в день выбегать на крыльцо, вглядываясь в мглистое небо да вымаливая у него милости.