Тайка

— Ну, в амбаре. Ремки-то, на половики приготовленные, я в нее сложила. Картошку посадим, дак ткать начну помаленьку.

— Холодно здеся. Я ее, пожалуй, надену. В грязи-то возиться ладно.

— Таиска, сбегай-ка за шалюшкой.

А Тайка будто и не слышит, пристроилась к Евгении Ивановне бадью чистить. Старательно наморщила лоб, будто что-то соображает.

— Чего замешкалась? — осерчала мать.

Тайка бестолково затопталась у сруба, разминая в руках кусочек подсохшей глины.

— Да ну, мамка, она вся худая уж такая. Давай лучше подшалок принесу?

— Вот! Рядиться с ней надо! Не рассусоливай!

— Господи, — вспыхнула Тайка, — да, может, ее мыши съели!

— Мыши съели! — всплеснула руками бабушка. — Придумает же! Беги, варначка!

— Да нет ее там, бабушка! Я уж смотрела.

— Как так нет! — закричала снизу мать. И голос у нее стал трубный и грозный.

Тайка подальше отодвинулась от колодца, набралась духу, выпалила:

— Да утопила я ее! Рыбачить ходила! — отвернулась от бабушки, заглядела вдруг на огороды, на реку.

— Когда же это ты управилась? — не сразу отозвалась мать, и было непонятно, то ли сердится она, то ли давится смехом.

— Вчерася, — ответила Тайка, покручиваясь на сбитом каблуке.

— Вчера… — машинально поправила ее учительница, занятая своими неотступными мыслями.

— Ну, вчера, — согласилась Тайка.

— Пошто сразу-то не сказала? — укорила бабушка.

— Бить, думала, мамка будет. А теперь она в колодце… Дак я ее не боюся, вот…

Из глубины колодца послышались чавкающие шаги, задрожала, заскрипела старая лестница, и голос матери приблизился:

— Ну-ко, я погляжу на эту рыбачку. Ну и девка! Ну и удумала!

Бабушка подтолкнула Тайку к тропинке: мол, спасайся. Тайка с хохотом понеслась к дому.

Когда голова матери показалась над срубом, девчонка уже сидела на прясле и кричала заискивающим голосом:

— Мамка! Я те подшалок притащу, ладно? А?

На лице матери, избрызганном глиной, грозно блестели глаза и зубы. Она показала Тайке кулак, взглянула на улыбавшуюся Евгению Ивановну и фыркнула сама.

Спрыгивая с прясла, Тайка на миг зацепилась взглядом за Евгению Ивановну. Вольные золотистые волосы учительницы вырвались из-под платка. На бледных, худых щеках располыхался румянец. От белого батиста, от ослепительного апрельского солнца лицо ее казалось светлым, почти сияющим. А синие глаза (в такой-то яркий день!) оставались грустными.

— Какая она, Евгень-Ванна! Чистая королева! — от полноты чувств вздохнула Тайка и, поправив платье, удивилась: подол-то опять порван. — Надо же, когда это я!

За ужином бабушка объявила:

— Надо, робята, к празднику яичек поднакопить. Так что теперь не шибко просите!

Тайка поперхнулась, такая ей хорошая мысль пришла в голову.

— Мамка, наелась я. Спасибо всем по семь, а бабе — восемь, — скороговоркой бормотнула она и вылетела за дверь к Калинкиным — они через дорогу жили.

С порога закричала:

— Натка! Знашь, я тоже секрет выдумала!

— Во-первых, не «знашь», а «знаешь», а во-вторых, не кричи, Тая, — взяла Тайку за руку тонкая беловолосая девочка.

Тут Тайка заметила, что Евгения Ивановна лежит в постели.

— Ой, здрасте! — Тайка смущенно завозила ногами по коврику. — Захворали? Не надо было вам колодец-то чистить.

— Да нет, Таюша, я просто так с книжкой прилегла. Отдохнуть.

— Тогда Наташе можно на улку?

— На улицу, Тая? Отчего же… Идите.

— Я сейчас. Посмотри, Тая, какое солнце получается!

Тайка нехотя приблизилась к подоконнику.

— Опять солнце, — скучно протянула она, — да брось ты это добро!.. Пошли на улицу, у меня секрет.

— Какая же ты! Если ты позвала, так тотчас все и бросать? Подожди, мне немного осталось.

«Подумаешь, — хотелось сказать Тайке, — великое дело — солнышко на бумаге, когда за окошком живое светит!» Но ей было жаль подружку, да и Евгения Ивановна опять занемогла вот. А кто знает, может, ей Наташкины солнышки помогают. И в мудрой Тайкиной голове родилось что-то вроде бабушкиного «чем бы дитя ни тешилось».

Но ожидание затягивалось, и Тайка серчала все больше: «Вот кисточки свои полощет, стакан размывает! Оставила бы, все одно завтра свое солнце рисовать будет! Чистюля!»

На улице девочки уселись на завалинку, неумело обшитую тонкими дощечками. Без мужа Евгения Ивановна научилась всяким работам. Вот и завалинку сама с девочками сколотила. Муж Евгении Ивановны до войны механиком в МТС работал. Это он заставил Тайкиного отца на тракториста выучиться. На фронт вместе уходили. Только один из друзей не вернулся. С тех пор, кажется, и появилась у Евгении Ивановны поговорка: «Мы и сами с усами. Как-нибудь управимся сами». Любит эти слова повторять Наташа.

Обиженная тем, что ждать пришлось долго, Тайка молчала.

— Ну, какой у тебя секрет? — спросила Наташа.

— Да так, — закуражилась было Тайка и тут же спохватилась: уйдет ведь Наталка-то, скажет, мол, сами с усами, и уйдет. — Знаешь, — оживилась Тайка, — давай готовиться к кругоземному путешествию. Помнишь, Евгени-Ванна читала нам про Кукурузо?

— Крузо! Ну? — торопила ее Наташа.

— Будем копить еду, деньги. Все-все приготовим. До Первого мая! И уйдем. В праздник-то лучше. Не сразу хватятся и денег дадут больше.