Тайм-код

Называется эта речка Сутки. В Сутках живут разные рыбы. Они очень-очень маленькие – милли-фимилли. А в самой глубине этой речки – там живет огромная рыба. И если тебе хочется узнать, кто же ест время – или крадет время, то крадет его именно эта рыба, которая живет в глубине этой речки.

Если кто-то туда поплывет, то не вернется. Когда-то туда поплыла одна минутка – и не вернулась. Всем цифрам стало подозрительно, что минутка не вернулась. И больше там не плавали. И с тех пор эта рыба очень голодная. Очень редко кто-то туда заплывает.

Рыба эта очень любит минутки – они медленные и большие.

Но еще есть у них друг, друг минуток и секундок. Он очень добрый друг. Его зовут Цветочный Осьминог. Его так зовут потому, что он очень любит цветы.

Ой, подождите! Я совсем забыла рассказать, как зовут эту рыбу, которая пожирает время: черно-зелено-красно-кровожадная рыба Капила!

Внутри времени чувства: радость, грусть… Все, что пережили люди. Время начинается нигде и кончается нигде…»

К ответу приложен рисунок.

Мысли взрослого человека спросонья

Уборщица сняла спящего мотылька с клавиатуры, раздавила указательным пальцем и выкинула в открытое окно. Это произошло в одно мгновенье.

Мгновение. Точечный укол настоящего. Остальное – в прошлом.

«Время – мотылек». Уборщица убила время. Переименовать ее в Капилу.

Кстати, на ней черно-зелено-красный халат. Но она не кровожадная. Она убила мотылька просто так, для порядка.

Служанка Аделя из книги Бруно Шульца тоже любила порядок. Вместе с пометом она вымела с чердака стаю редкостных птиц, которых взрастил отец Бруно Шульца. Аделина страсть к порядку убила отца Бруно Шульца, самого же Бруно убили нацисты в его родном городе Дрогобыче. Они тоже наводили порядок.

Наведение порядка – необходимая, но небезопасная акция.

Вроде бы так много нажил всякого – склады целые, амбары, ангары, вся память заполнена, а прошлое все прибывает и прибывает. Куда его? Отсортировать? Лишнее выкинуть, важное сохранить? А что лишнее и что важное?

Со временем на этой свалке остается все меньше целых, не деформированных объектов – все спрессовывается, слипается, теряет первозданную форму. Оно и понятно, ведь настоящее мгновенно становится прошлым.

Настоящее – неизмеримо малая величина, микроскопическая точка на линии, рисующей топографию бытия, твоего единственного, уникального опыта жизнепроживания. Все прочее – дело веры.

Абрис грядущего туманен. Что будет, что нас ждет?

Да что толку тревожиться? Ведь мы не тревожимся из-за прошлого, что было, то было, назад не вернешь. Сожалеем – да, но не тревожимся. Так и с грядущим. Предопределение, в которое по-детски самозабвенно верили древние греки, снимает с нас всяческую ответственность. Живи мгновеньем, ибо все предрешено Мойрами – определительницей судеб Лахесой, пряхой Клото и неумолимой, перерезающей нить жизни Атропой.

Евреи в старину тоже верили в предопределение, но по-взрослому. Древнееврейское предание гласит, что ребенок во чреве матери все знает про мир, но во время родов он получает удар, отшибающий память. И жизнь ему дана на то, чтобы вспомнить то, что он знал.

Думай, человек, вспоминай, не полагайся на «что будет, то будет», ищи себя.

Супротив движения

В окне едет море задом наперед, дома плывут задом наперед, история едет задом наперед.

Напротив меня – парень и девушка, соединенные наушниками. Перед ними компьютер. Она слушает правым ухом, он – левым. Похоже, смотрят какую-то комедию. Одновременно смеются, одновременно стихают.

Рядом со мной старушка, одетая по-мароккански ярко, но утонченный профиль выдает в ней европейку. Смотрит во все глаза на молодых людей, улыбается, когда они хохочут, и подрыгивает ножками, как они. Им смешно – и ей смешно.

Но тут фильм, видимо, закончился, и они уснули в обнимку.

– Раньше в поезде люди общались, а теперь ведут себя как дома, – вздохнула старушка. – Мои внуки такие же: уставятся в телефоны, жмут на кнопки и молчат, каждый в своем углу…