Таймири (СИ)

— Даже и не думайте! — испугался тот. — Если капитан догадается, что мы затеваем, головомойку устроит будь здоров!

— А что мы, собственно, затеваем? — небрежно поинтересовалась Таймири.

— Отправку писем, что же еще?!

— В таком случае, держите. Вот моё.

Папирус с сочувствием поглядел на протянутое ему скомканное письмецо, вздохнул и полез за ножницами.

— О, я, кажется, догадалась! — сказала Минорис. — Письма мы будем кромсать, а клочки развевать над рекой. Да?

— И вовсе нет! — оскорбился Папирус. — За кого вы меня принимаете?

Он выловил ножницы из ящика с инструментами и приступил к таинственному обряду. В иллюминатор светила только тощая луна, поэтому Таймири долго не могла понять, что же Папирус вытворяет с ее письмом. А письмо претерпевало метаморфозу. За считанные минуты оно превратилось в элегантный бумажный самолетик с надрезами на крыльях и хвосте.

— Далеко полетит, — умиротворенно предсказал Папирус. — Подойдите, не бойтесь! Пустим его в окно.

— И вы полагаете, что письмо попадет к адресату? — скептически спросила Таймири. Ее тоскливая мина не укрылась от наблюдательного взгляда Папируса.

— Сомневаетесь? А я вам скажу, что тут всё дело в ловкости рук и кое-какой сноровке.

С такими словами он запустил самолетик, и тот плавно заскользил над водой.

— Говорил же, далеко полетит, — обрадовался Папирус. Когда белое пятнышко планера растворилось во мгле, его неожиданно потянуло на откровенность.

— Знаете, благодаря вам во мне ожила надежда, — сказал он, не отрываясь от иллюминатора. — Я всегда считал, будто у таких как я, ну, не совсем нормальных, друзей быть не может. А вы первые, кто спустился ко мне в трюм не за бочонком пива. Я думал, дружат только с теми, кто находчив и меток на словцо. Меня презирали, потому что я отличаюсь, потому что не люблю шумных сборищ. Но теперь, когда у меня появились единомышленники… То есть, я хочу сказать, единомышленницы…

Тут он обернулся и обнаружил, что всё это время говорил в пустоту.

— Обидно, правда? — обратился Папирус к своей связке писем. — Ну, ничего. Переживу. Ведь в рубке по-прежнему целая кипа бумаги, да и ручка у меня живучая. Я справлюсь.

И он принялся складывать очередной бумажный «боинг». Все на судне лягут спать, а Папирус будет пускать самолетики из трюмного иллюминатора до глубокой ночи…

[1] Ватервейс — крайний пояс палубного настила, идущий параллельно борту.

[2] Кома — в физике — искаженное изображение в оптических системах, проявляющееся в том, что точка приобретает вид несимметрического пятна; разновидность аберрации.

9. О том, как возвращаются вредные привычки

Левый борт яхты скользил почти вровень со стеной из ледяного шпата. Вот-вот останется без обшивки. Зато Таймири могла сколько угодно любоваться собой. Чем скала не зеркало? До пузырьков да звездочек в глубине окаменелого цунами ей дела не было.

Любовался отражениями и Остер Кинн. Сперва своим (ничего не скажешь, хорош!), потом отражением Таймири (тоже хороша, но вот если бы не вертелась…). В итоге, его околдовали те самые звездочки и пузырьки, на которые Таймири не обратила внимания. Они соединились в гигантское причудливое ожерелье и тянулись вдоль утеса нескончаемой гирляндой.

— Экие бусы! Великанше в пору! — присвистнул он.

— Что еще за бусы? — обернулась та.

— Погляди дальше своего носа — увидишь.

Таймири сделалась мрачнее тучи. С раннего утра — и уже читают нотации. Она нарочно заградила Остеру Кинну вид, тряхнула шевелюрой и даже приготовила колкий ответ. Но тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Их обоих по-настоящему околдовали.

Таймири вдруг перенеслась на заснеженную вершину горы, а Остера Кинна с головой окунули в холодный и таинственный океан. Но, собственно, на него голос Эдны Тау всегда так действовал. Когда она пела, индейский вождь племени Знойной Зари впадал в транс, а бравые воины (если они, конечно, находились в пределах лагеря) начинали плакать, как дети.

Остер Кинн прислушался.

— Лотоса цветы

Утром раскрываются

С росчерком зари.

Коль в постели ты,

Встать не запрещается.

Встань да посмотри, — разливалась в воздухе песня. Несомненно, голос принадлежал Эдне Тау. Но что она забыла в бурной реке Стрилл?

— Облака игристые,

Лепестки волнистые,

В небе расцвели.

Стали частью лотоса,

Что вплетает в волосы

Солнце исстари…

Индианка плыла в каноэ навстречу яхте и безмятежно рыбачила. А рыбы у нее скопилось видимо-невидимо! Стало быть, и рыбу песня заколдовала.

— Вот ведь хитрюга! Запрещенные методы применяет! — не выдержал Остер Кинн. — Эй, Эдна Тау! Я узнал тебя!

Его оклик застал индианку врасплох. Выронив удочку, она устремила на него долгий и пристальный взгляд.

— Ах, друг давнишний, ты ли это?! — с акцентом воскликнула она. — Когда в последний раз с тобою мы курили трубку мира?

— Да уж не помню! А ваш вигвам? Он цел?

— Еще бы! Хотя после битвы с Бурыми Року в поселении сгорело много хижин.

Таймири с любопытством перегнулась через мостик. Долго они будут еще так любезничать?