Тайна

Я вскочила на ноги, не в силах больше сносить его нападки. Он был невыносим. Я всегда знала, что он заносчив, но это было уж слишком. Как я могла считать его умным человеком? Это были оценки человека, склонного к алкоголю. Презрение к нему охватило меня и было так велико, что я не находила слов, чтобы выразить его. Во мне бушевало столько противоречивых чувств, что я вообще не могла говорить.

— Как? Вы не хотите ответить, осадить меня?

— Ваши комментарии не заслуживают ответа, — наконец проговорила я. — Вы несете чушь.

— Нет, любовь моя. Проанализируйте свое прошлое и Вы поймете, что я прав, — его голос снизился до нежного шёпота, в глазах появилось выражение, которое мне нравилось и располагало к доверию. — Когда Вы были ребенком, Вас взяли в состоятельный дом, разбудив мечты о прекрасной жизни, но потом все отняли в одночасье, и весьма неделикатным образом. Неудивительно, что Вы боитесь рисковать очутиться в том же положении вторично. То, что Вы не принимаете, никто не сможет у Вас отнять.

— Вы ссылаетесь на события моего детства. Прошло много лет. Я изменилась.

Он встал и попытался подойти ко мне, но я отошла так, чтобы он не достал меня. Вздохнув, ор не стал настаивать, но укрыться от слов было невозможно.

— Даже жизнь — слишком короткий период времени, чтобы изгладить горькие воспоминания в чувствительном сердце. Но страх боли можно преодолеть.

Я начала злиться.

— Вы обвиняете меня в трусости, однако пригласили в дом, потому что считали храброй. Один человек не может быть одновременно и трусом, и смельчаком, милорд.

— Иметь смелость на то, чтобы терпеть невзгоды в одиночку, когда нет другого выбора, — не то же самое, что добровольно согласиться терпеть разочарование от других.

Он опять сделал несколько шагов в мою сторону, я отступила, но бежать было некуда. Не дав мне опомниться, он схватил меня за руку и потащил в спальню. У меня перехватило дыхание. Неужели он собирается…

Я не могла даже мысли об этом допустить.

Он остановился перед зеркалом. Я вырвала руку, но передышка длилась недолго. Он прижал мне руки и заставил посмотреть на свое отображение.

— Посмотрите на себя, — сказал он. — Ваши волосы. Платье, которое Вы специально выбрали сегодня. Вы снова стали той самой сироткой, которая впервые появилась в этом доме. Суровая. Одинокая. Недотрога. Странно, что Вы не вынули одно из своих траурных платьев.

К своему стыду, я покраснела. Он застонал и отпустил меня.

— Боже Милосердный, Джессами, это я так Вас напугал, что Вы снова замкнулись в своем коконе? Почему Вы не делаете то, что подсказывает Вам Ваше чувство? Вы надели бы свой траур, если бы не боялись напомнить Клариссе о смерти? Так я понял?

Ответить положительно значило дать ему лишний козырь против меня самой. Я нарочито сжала губы, чтобы показать, что я отказываюсь отвечать на его вопрос.

Он сказал вместо меня, прочитав ответ в моем лице как в открытой книге.

— Думаю, Вам самой не доставило большого удовольствия то, что Ваши мечты не состоялись.

Неужели он прав? Нет, не может быть, его обвинение не имеет под собой почвы. Но даже если и так. Нет, это неправда.

— Вам обязательно нужно мучить меня? — сказала я тихо.

— Господь с Вами, Джессами. Вы считаете, что я хочу намеренно причинить Вам боль? Напротив, мое единственное желание, чтобы Вы не убегали от себя самой и не отказывались от счастья, если оно само идет к Вам в руки.

— Тогда Вам незачем беспокоиться. Я вполне довольна жизнью в Вульфбернхолле, она меня с самого начала устраивала.

— Это не настоящее счастье, любовь моя. Гувернантка не имеет личной жизни. Ей дано лишь место в чужом доме, право учить чужих детей, есть чужую пищу с чужих тарелок. Вокруг нее кипит жизнь, но все проходит мимо, оставляя ее за кулисами.

— Меня это устраивает, как и многих других женщин.

— В самом деле? И правда. В такой жизни не рискуешь много потерять. Но в один прекрасный день Вы поймете, что Вы принесли в жертву саму себя, свою молодость, свои мечты. Вы не хотите, чтобы я поверил, что Вы желаете себе такой участи?

На такие вопросы я не собиралась отвечать. Гордо подняв голову и распрямив плечи, я посмотрела ему в глаза с вызовом. Какое право он имел так обращаться со мной? У меня тоже есть гордость и право на уважение.

— Я не хочу больше слушать… — начала я.

— Придется послушать, никуда не денетесь, — перебил он, теряя самообладание, — потому что если Вы не сделаете это сегодня, то я заставлю выслушать меня завтра, послезавтра. И не оставлю Вас в покое, пока не выскажу все, что считаю нужным.

В глазах его теперь горел фанатичный огонь; волосы, которые он время от времени взъерошивал рукой, упали на лоб. Он отбросил их движением головы. Выражение его лица придало мне силы продолжать борьбу.

Какой у меня был выбор? Чтобы дать ему возможность высказаться, я вернулась в гостиную. Он последовал за мной. Я заняла свое место на диване, убеждая себя — пусть себе говорит, сколько вздумается, на меня это не подействует.