Тайна

— Я ничего не буду отвечать, дитя мое. Но скажи мне, — потому что я хочу знать, есть ли надежда, что ты возвратишься ко мне, — скажи мне, что ты станешь делать, если мистрисс Фрэнклэнд найдет письмо?

— Если она найдет Миртовую комнату, — отвечала Сара, остановившись и поглядев на старика, — то все-таки ей трудно будет найти письмо. Оно невелико и спрятано в таком месте, что никому и в голову не придет там искать.

— Ну, а если она его найдет?

— Если письмо будет в ее руках, то это новая причина бежать от нее.

Сара отчаянно заломила руки, лицевые мускулы судорожно двинулись, глаза закрылись, щеки покрылись мертвенною бледностью. Так простояла она с минуту, потом медленно достала платок и начала обтирать лицо. Старик спросил, не жарко ли ей, и предложил сесть у дороги. Сара отвечала, нет еще, и пошла, увлекая за собою старика.

Через полчаса они достигли поворота на большую дорогу; здесь скоро нагнала их пустая телега. Сидевший в ней человек предложил им сесть и доехать до ближайшего города. Они приняли это предложение и не более как через час остановились у дверей гостиницы. Узнав, что дилижанс уже ушел, они доехали до Трэро в частном экипаже. В продолжение всего пути они не встретили ничего, что бы могло возбудить подозрение, что за ними наблюдают.

В пять часов пополудни они вошли в контору дилижансов в Трэро, чтоб узнать, в какое время отправляется дилижанс в Экстер, и узнали, что один идет через час, а другой в восемь часов утра.

— Ты не поедешь сегодня? — умоляющим голосом спросил старик. — Ты подождешь до утра.

— Нет, лучше уж ехать сегодня, иначе, я боюсь, решимость моя исчезнет, — отвечала Сара.

— Но ты так бледна, утомлена, слаба.

— Я никогда не бываю сильнее.

Дядя Джозеф тяжело вздохнул и повел племянницу к себе. Подойдя к окну, они увидели работника, который сидел в своей обыкновенной позе и полировал кусок дерева. В отсутствие хозяина он принял несколько заказов и хотел было сказать о них, но старик, ничего не слушая, печально побрел в свою комнату.

— Если б у меня не было магазина, заказов, я поехал бы с тобою, дитя мое, — сказал он, оставшись наедине с племянницей. — Садись и отдыхай, а я позабочусь о чае.

Когда чай был подан, старик вышел из комнаты и через несколько минут, возвратился с корзинкой в руке, которую не позволил брать носильщику, пришедшему за вещами Сары.

— Теперь, — сказал он, поставив на место ящик (музыкальный), — прослушай на прощание арию Моцарта. Бог знает, когда тебе опять удастся ее услышать.

Старик снял чехол, завел машину и, сев у стола, казалось, весь превратился в слух. Когда Сара подняла глаза, лицо Джозефа напомнило ей тот день, когда он, держа этот же самый ящик, сидел у кровати своего умирающего сына.

— Музыка остановилась, — вскричал старик, вскочив и бросив чехол на ящик, как бы желая скрыть его от человеческих взоров. — Так остановилась музыка в день смерти Джозефа, — прошептал он по-немецки.

В своем горе старик забыл завести машину как следует, а музыка точно остановилась, проиграв половину второй арии.

— Останься лучше со мною, Сара, — проговорил он умоляющим голосом. — Подумай, что ты делаешь; останься!

— У меня нет выбора, — отвечала Сара, не успевшая еще понять причины этой внезапной перемены, происшедшей в старике. — Ты считаешь меня неблагодарной?

Он молча поцеловал Сару и пожал ей руку.

— Нет, нет, дитя мое, но я думаю, что тебе было бы лучше остаться у меня.

— Я должна ехать отсюда.

— В таком случае нам пора идти, — проговорил он. Тяжелые предчувствия и опасения, запавшие в его душу в ту минуту, когда прекратилась музыка, сообщили его лицу грустное и в то же время несколько суровое выражение.

Они пришли на станцию в то время, когда кучер садился на козлы; на прощание оставалось немного времени.

— Да хранит тебя Бог, дитя мое, — произнес дядя Джозеф; удерживая слезы. — Я буду молиться, чтоб он привел тебя назад ко мне, счастливую и веселую. Возьми эту корзинку; тут несколько вещей, нужных для путешествия…

На последнем слове голос его оборвался, через минуту Сара сидела в дилижансе и, когда потом она выглянула из окна, глаза ее, отуманенные слезами могли различить фигуру дяди Джозефа, стоявшего в толпе зевак, собравшихся посмотреть, как уйдет дилижанс.

Проехав несколько станций, Сара вспомнила о корзинке и посмотрела в нее; там был горшочек варенья, французский хлеб, сыр, еще кой-какие съедобные вещи и между ними небольшой пакет с деньгами, на котором рукою старика было написано: «Не сердись». Сара закрыла коробку и опустила вуаль, и долго еще мысли ее блуждали вокруг дома, где так радушно, с такою любовью она была встречена своим единственным другом в свете.

Когда дилижанс скрылся из виду, старик побрел домой.

В день смерти Джозефа она тоже остановилась, — прошептал он, остановившись перед столом, на котором стояли ящик и чайная чашка, не допитая Сарою.

Глава XVII СТАРЫЙ ДРУГ И НОВЫЙ ПЛАН