Тайна Агаты Кристи

У Арчи кружится голова, он чувствует, будто летит в пропасть, хотя на самом деле сидит на кухонном стуле. Он пытается припомнить, что же было в тот вечер – они шептались с Нэнси, потом Сэм Джеймс поднял тост, а потом он пошел в комнату Нэнси, – и Арчи прекрасно понимает, что опровергнуть слова горничной у него нет никаких шансов. Но признать хотя бы один слог из этого чертового ужаса тоже нельзя. Нэнси Нил – женщина, которую он любит, на которой собирается жениться, и он сделает все, чтобы защитить ее доброе имя.

Теперь настала очередь Годдарда, и он посматривает на Кенворда, словно их диалог уже расписан по ролям:

– У нас одно не выходит из головы, полковник Кристи. О какой такой помолвке с мисс Нил может идти речь, если вы, вообще-то говоря, женаты на миссис Кристи?

– Разве только вам доподлинно известно, что миссис Кристи мертва, – отвечает Кенворд на вопрос Годдарда.

Глава 33 Рукопись

18 апреля 1926 г.

Стайлз, Саннингдейл, Англия

Никогда не прощу себя за то, что не успела проститься с мамой. Прочтя письмо Мадж, я в тот же миг бросилась на вокзал, оставив Розалинду в заботливых руках Шарлотты и успев лишь на бегу закинуть кое-какие вещи в свою большую сумку, но все равно опоздала. Она умерла в Эбни-холле, пока я ехала на манчестерском поезде. Когда я подбежала к ее смертному одру, там лежала уже не мама – мамы больше не было, осталась лишь бледная, безжизненная тень того, что раньше было ею. События последующих дней я помню смутно – как мы готовились к похоронам, как ехали из Эбни в Эшфилд, как собирались родственники, как прошла служба. Может быть, пробелы в моих воспоминаниях – оно и к лучшему: судя по всему, в те дни я превратилась в стонущего и рыдающего зверька.

Что сохранилось в памяти – так это отсутствие Арчи. Мне недоставало его теплых объятий, его губ на моей макушке, его слов о том, что со временем все наладится. Я так стосковалась по утешению, которое, как мне казалось, он может дать, – по утешению, которого я на самом деле не видела уже много лет, но в возможность которого продолжала верить. Но он не приехал. С затуманенным слезами взглядом я слушала, как Мадж зачитывает телеграмму от Арчи из Испании, где он сообщал, что не успевает вернуться домой к похоронам. При этой новости я вновь разрыдалась и лишь тогда вспомнила, что Арчи терпеть не может проявлений сильных чувств и горя. Я впервые задалась вопросом о смысле его отсутствия.

Из событий дня похорон запомнился лишь один отчетливый образ. Мы с одетой в темное Розалиндой стоим, взявшись за руки, и слушаем, как викарий читает над могилой последнюю молитву. Не отпуская рук, мы подходим к свежевырытой могиле. Глянув в серьезные глаза дочери, я киваю, и мы вместе бросаем на гроб мамы по букету колокольчиков и примул. Мне хотелось, чтобы она, покидая этот мир, была окружена ароматом любимых цветов.

Как могла моя любимая мать покинуть нас? Я не могла представить свою жизнь без ее постоянного – зримого или нет – присутствия, без ее поддержки. Во всех своих решениях, жизненных ситуациях, идеях я неизменно ориентировалась на нее, и как же мне дальше продолжать путь без ее направляющей руки? Я лишь тогда осознала: то, что я так жаждала получить от Арчи, дать мне могла только мать – утешение.

Он еще не успел даже вставить ключ в замок, а я – из своего кабинета – уже услышала его шаги в вестибюле. Он дома! Арчи уехал по делам в Испанию всего пару недель назад, но мне казалось, что я не видела его ясных голубых глаз уже целую вечность. За эти дни весь мой мир перевернулся с ног на голову.

Я вскочила на ноги, уронив блокнот с ручкой. Уложив Розалинду, я безуспешно пыталась отвлечь себя набросками нового романа для «Коллинз», но сейчас это уже не имело никакого значения. Ведь Арчи – дома! Я бросилась к двери и кинулась мужу на шею, остановив его на пороге.

– Может мужчина хотя бы снять шляпу, прежде чем его поймает жена? – произнес он с легкой усмешкой.

Я хохотнула над столь редкой в его устах шуткой – получился безумный гоготок, о котором я пожалела в ту же секунду. Он прозвучал слишком вульгарно и утрированно, а Арчи такого терпеть не мог, считая, что это на грани эмоциональной распущенности.

– Такое счастье, что ты дома, – подавив смех, сказала я.

Он вывернулся из моих объятий, повесил пальто, положил шляпу на столик и поставил чемодан в прихожей у лестницы. Затем – словно это обычный вечер после рабочего дня – прошел в гостиную, плеснул себе виски и уселся на серовато-зеленый диван. Я пристроилась рядом.

– Поездка, конечно, была долгой, – сообщил он, отхлебнув из бокала. – Впрочем, все прошло гладко.

– Я очень рада, – ответила я, решив, что эта вводная часть наверняка нужна, чтобы потом перейти к главному.

– Поезд несколько надежнее корабля, – продолжал он рассказывать об обратном пути.

Я ума не могла приложить, что можно на это ответить, и ограничилась замечанием:

– Полагаю, это неудивительно.