Тайна академика Фёдорова

Без малого год Фёдоров безвыездно находился в Москве. Вначале на нелегальном положении, хотя и как докторант с периферии. Но это было лишь легендой, прикры­тием, позволявшим Алексею Витальевичу не быть ни в Воронеже, ни в том московском НИИ, к которому его прикрепили в качестве докторанта. Жил он без прописки в частных квартирах, поиск которых организовывал для него Шебуршин. Генерал требовал от Фёдорова немедленной смены такого жилья по его сигналу. За девятнадцать меся­цев, прошедших с памятного дня их встречи на подмосковной даче в конце ноября 1982 года, сделано было немало, но далеко не достаточно, чтобы успокаиваться или считать, что катастрофа уже не может свершиться.

Отношения с генералом сложились своеобразные. Ещё во время ноябрьской встречи в восемьдесят втором тот потребовал, чтобы Фёдоров в общении с ним забыл о его генеральском звании и должности, обращался только по имени и отчеству. Генерал утверждал, что они соратники и что субординация мешает их совместной конспиративной работе. Сам же он обращался к Фёдорову на равных, всегда уважительно, по имени и отчеству. Прибегал к таким оборотам речи: "Что бы вы могли мне здесь посоветовать?" "Не считаете ли вы, что я должен. ?" " Ну, давайте, предла­гайте, какое решение в этом вопросе нам следует принять!" И такой стиль действительно помог: Фёдоров чувствовал себя свободно, держался раскованно, что способствовало лучшей работе и его мыслительного аппарата, и памяти, и генерации идей. Порой было невозможно определить, кому из них двоих принадлежала та или иная идея, кто предложил то или другое решение.

При этом, однако, Фёдоров ни на секунду не забывал ни о той колоссальной ответственности, которую взял на себя, ни об огромном доверии, которое ему оказал начальник ПГУ КГБ СССР.

Времени было мало, а дел слишком много. К тому же, Шебуршин не мог, не имел ни возможности, ни права забросить свою официальную работу, которую требовала от него официальная должность. Тем более что внешняя разведка теперь приобрела одно из ключевых значений во всём сложном комплексе операций, необходимых для пред­отвращения государственной измены. Той измены высшего руководства СССР, что привела и к поражению страны в "холодной войне", и к последующей утрате суверенитета, и к личной трагедии Фёдорова. К тому же генерал не имел права на ошибку в выборе помощников. Так что он долгое время работал один. Нередко по восемнадцать часов в сутки. Поэтому неудивительно, что однажды Шебуршин пришёл на конспиративную встречу совершенно больным, с тёмны­ми кругами под уставшими глазами. Фёдоров почувствовал острую жалость: ведь это он втянул человека во все эти тяжкие хлопоты, взвалил на его плечи груз такой ответствен­ности. Вот из-за этого-то в один из важных моментов беседы, когда генерал бросил карандаш и с гримасой на лице стал растирать затылок, он не выдержал и сказал:

-          Иванович! Так нельзя! Опять, наверное, давление под двести? Всем нам как никогда нужно ваше, именно ваше здоровье! Неужели так и не удалось найти помощников?

-          Ничего, Витальевич, прорвёмся. Ну вот, уже полегча­ло, – с несколько натянутой улыбкой ответил Шебуршин, подхватывая предложенный ему фамильярный тон и похлопав Фёдорова по колену. – Как раз сегодня удалось окончательно уладить вопрос о моих помощниках. О наших помощниках, – поправил себя начальник ПГУ – Но встречаться сейчас с ними было бы для вас прежде­временно, даже опасно! Так что на связи у вас пока остаюсь я.

После этого запомнившегося совещания отношения соратников стали ещё более тёплыми и доверительными. В результате работа пошла легче. Собственно, в обязанность Фёдорова входила, в основном, необходимость вспоминать и потом давать генералу ответы, касающиеся тех или иных лиц, событий, их прямых и отдалённых последствий. Отсюда вытекала и вторая главная функция или обязанность Фёдорова: консультирование. Это было сложнее: Алексею Витальевичу приходилось вспоминать, что и как было сделано в той или иной сфере во время прежней его жизни (жизни в предотвращаемой реальности). Планируя свои действия, смысл и назначение которых должны были оставаться секретом для всех кроме них двоих, Шебуршин прибегал к советам Фёдорова для того, чтобы избежать нежелательных последствий, предотвратить ошибки. Он стремился узнать, а не делалось ли то же самое или нечто похожее в прежней действительности предателями и врагами. Фёдоров был рад, что в своё время, в той реальности, он внимательно и целенаправленно изучал, собирал и обдумывал сведения о событиях в стране и за рубежом. Правда, делал он это в иных, чем теперь требовалось, целях. Поэтому иной раз Алексей Витальевич затруднялся незамедлительно дать Шебуршину ответ и просил отсрочки, чтобы вспомнить. Но пока что, судя по всему, до сих пор его консультации были правильными, а воспоминания – точными. Во всяком случае, Шебуршин уже не раз после очередной удачной операции говорил ему:

– Ну и память у вас, Витальевич! Просто феноменальная!