Поисковик нашел на этой странице связь имени Марина с фамилией Брюкке. На диске была записана «Венгерская мелодия» Шуберта в исполнении молодого пианиста Уго Брюкке. Имя Шуберта было знакомо Рушу: когда-то он любил посещать сольные концерты или оперу. И сейчас вспомнил, что давно уже не слушал никакую музыку, да и не ощущал в том потребности. Он поискал другие сведения об Уго Брюкке и выяснил, что завтра тот дает концерт в Париже.
Руш не попал на концерт – все билеты давно уже были проданы, – и он ждал в переулке у служебного подъезда, откуда должен был выйти пианист. Рядом с ним топталась женщина крошечного роста и неопределенного возраста, которая обратилась к нему:
– Вы тоже поклонник Уго Брюкке?
– Д-да…
– Я присутствовала на всех его концертах. В прошлом году он играл в Кёльне, это было божественно!
– А почему же вы сегодня не в зале? – спросил Руш.
– О, я никогда не покупаю билеты на его парижские концерты. Из принципа.
– Из какого принципа?
– Он живет в Париже. И вот это нехорошо. Уго играет в родном городе по-другому. На гастролях у него все звучит совсем иначе. Я давно уже это заметила. Разница почти неуловима, но я-то ее чувствую. И он это прекрасно знает, потому что я самая верная его поклонница. После каждого концерта я стараюсь сфотографироваться с ним в зале, но когда он выступает в Париже, просто жду его у выхода.
– Значит, вы считаете, что в Париже он играет хуже?
– Я не сказала «хуже», я сказала «по-другому», в смысле одухотворенности. И представьте себе, однажды я ему на это намекнула, и мой отзыв его заинтриговал. Нужно до глубины души проникнуться его исполнением, чтобы уловить эту разницу.
– Поразительно! Значит, вы самая пылкая его поклонница?
– О да!
– И вам наверняка известно, что свой последний диск он посвятил Марине…
– Ну конечно, это же его мать.
– И притом с такой загадочной надписью: «Чтобы она могла на меня смотреть».
– Прекрасно сказано, не правда ли?
– Это потому, что она умерла?
– Нет, вовсе нет! Она иногда приходит на его концерты, чтобы посмотреть на него… то есть послушать. Она ведь слепая.
– Вот как…
– У них очень трогательные отношения. Он ее навещает чуть ли не каждый день.
– А где она живет?
– В доме престарелых, на Монмартре. Он называется «Свет». Сын выбрал для нее комнату с видом на собор Сакре-Кёр.
– Но вы же сказали, что она слепая!
– Так что из этого?! Видеть можно не только глазами! – заключила маленькая женщина.
Руш взглянул на нее, пытаясь изобразить улыбку, но это ему не удалось. Она явно хотела узнать о цели его расспросов, но смолчала. А журналист уже получил от нее все нужные сведения, поэтому поблагодарил и удалился.
Несколько минут спустя вышел Уго Брюкке и в который уже раз позволил себя сфотографировать рядом со своей пылкой поклонницей.
На следующее утро Руш с бьющимся сердцем явился в дом престарелых. Он счел название «Свет» символическим – здесь должен был пролиться свет на его расследование. В приемной служащая спросила его о цели прихода, и он объяснил, что хочет навестить Марину Брюкке.
– Вы имеете в виду Марину Гурвек?
– Э-э-э… да, именно так.
– Вы родственник?
– Нет, не совсем. Я друг ее мужа.
– Но она не замужем.
– Была замужем, очень давно. Просто скажите ей, что я друг Жан-Пьера Гурвека.
Пока женщина ходила наверх, Руш терпеливо ждал в просторном холле, где увидел множество пожилых людей. Проходя мимо, они приветливо кивали ему. Он заподозрил, что его считают не гостем, а скорее новым обитателем приюта.
Вернувшись, служащая проводила Руша в комнату Марины. Он вошел и увидел ее со спины. Старая женщина сидела лицом к окну, из которого действительно был виден Сакре-Кёр. Она развернула инвалидное кресло и оказалась лицом к лицу с посетителем.
– Добрый день, мадам, – выдавил из себя Руш.
– Здравствуйте, месье. Можете положить плащ на мою кровать.
– Спасибо.
– Вам следовало бы купить себе новый.
– Что?!
– Я имею в виду ваш плащ. Он совсем износился.
– Но… как вы узнали?.. – пролепетал изумленный Руш.
– Успокойтесь, это шутка.
– Шутка?
– Конечно. Розелина, которая вас встретила, всегда что-нибудь рассказывает мне о внешности моих посетителей. Это у нас с ней такая игра. Сегодня она сказала: «Его плащ изношен вконец».
– А-а-а… Да, действительно. Вы меня слегка напугали, но вообще шутка удалась.
– Значит, вы друг Жан-Пьера?
– Да.
– Как он поживает?
– Мне грустно сообщать вам это, но… он умер много лет назад.
Марина молчала. Казалось, ей никогда и в голову не приходило, что это возможно. Она помнила Гурвека молодым, не старше тридцати; таким он навсегда и остался в ее памяти; ей трудно было представить, что он мог состариться и, хуже того, умереть.
– Почему вы решили меня навестить? – спросила наконец Марина.
– Я не хотел бы вас беспокоить, мадам, но мне необходимо восстановить некоторые моменты его жизни.
– Зачем?
– В свое время он создал весьма необычную библиотеку, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов о его прошлом.
– Но вы же назвались его другом.
– И все же…
– Ладно, но имейте в виду, что он был неразговорчив. Помнится, мы большей частью молчали. Так что же именно вы хотели узнать?