Эулохия, по ее собственному признанию, росла крайне избалованным ребенком, и Андрес часто задавался вопросом, не было ли все происходящее теперь следствием того, что она так и не повзрослела. Для нее, привыкшей незамедлительно получать все, что только пожелает, стоило лишь попросить об этом родителей, он был очередным, весьма неожиданным и не поддававшимся вразумительному объяснению капризом, который все вокруг считали достойным сожаления.
Эта искрящаяся красотой женщина сорока шести лет с двумя взрослыми детьми — сыном, только что получившим диплом экономиста и увлеченно занимающимся аэромоделированием, и дочерью-студенткой, влюбленной в жизнь до полного изнеможения, — благодаря деньгам своих родителей имела все, что только могла желать. И вдруг влюбилась в Андреса Салорио, полицейского, который был почти на двадцать лет старше ее, имел привычку разводиться с женами и славу бабника, подкрепленную внушительным списком любовниц. Однако, вопреки всему, похоже, он сумел добиться того, чтобы она радовалась жизни вместе с ним.
Всякий раз, подводя итог обсуждению экстравагантных выходок, которыми Эулохия поражала окружающих и по поводу которых считали нужным высказать свое неодобрение даже самые близкие и добрые друзья, комиссар обычно ограничивался одной фразой, вкладывая в нее всю убежденность, на какую только был способен: «Да, ты совершенно прав, но, поверь мне, ты даже представить себе не можешь, как часто благодаря этой женщине я от всей души хохочу».
Пожалуй, именно в этой уникальной способности Эулохии развеселить его в любой ситуации и заключался главный секрет его привязанности. Впрочем, еще и в ее удивительной доброте.
Эулохия была столь же добра, сколь и эксцентрична, столь же улыбчива, сколь и сумасбродна; ее ум был настолько же конструктивен, насколько разрушительно ее поведение. Такой уж она была, и ему хотелось, чтобы она такой оставалась и впредь.
Вот какие мысли посетили комиссара, когда он вновь уселся за свой стол, который не так давно покинул в присутствии отсутствующей ныне Эулохии, и погрузился в свои ставшие уже привычными размышления. В данном случае мы могли бы назвать их мыслями об икре, в другом — рассуждениями о дюжине джинсов, разом приобретенных его эксцентричной подругой в одном из элитных магазинов, в третьем — еще о чем-то в этом роде.
И вот в тот момент, когда его ум был занят столь важными размышлениями, в кабинет, даже не дав комиссару возможности удобно расположиться за любимым столом, ворвался старший дежурный инспектор.
— Только что сообщили по телефону, что в ванной одного из расположенных поблизости домов обнаружен труп.
Нет, все-таки эта суббота 1 марта 2008 года явно была несчастливым днем.
— В каком доме? — спросил огорошенный комиссар.
То, что в некой ванне обнаружен покойник, было делом необычным, но, по крайней мере, понятным. Но появление трупа в непосредственной близости от комиссариата — это как если бы какая-нибудь собачонка посмела помочиться на брючину комиссара.
— Ну в том самом доме, где проживает эта прыткая адвокатша со своей подругой-докторшей.
— Как?!
— Так, как я вам сказал: там, где проживает эта прыткая адвокатша со своей подругой-докторшей, которая тоже всегда, пардон, перла как паровоз.
— Кто сообщил? — машинально задал вопрос комиссар.
— Голос был явно искажен. То ли тенор, то ли охрипшее меццо-сопрано. Но важно, что покойница — та самая докторша, которая делила квартиру с адвокатшей.
Так ответил комиссару старший дежурный инспектор, судя по всему неравнодушный к оперно-вокальному искусству. Затем он устремил пристальный взгляд на лицо своего шефа, наблюдая за реакцией, которую на того произвели его слова.
Увидев маску опытного игрока в покер, которую надел на свое лицо комиссар и которую ему ужасно захотелось сорвать, инспектор продолжил:
— Да, да, та самая адвокатша, что развлекает себя всякими забавными делишками вроде дела танкера Coleslaw, та самая, что совсем недавно вышла отсюда… В общем, ее подруга. Она все еще лежит в ванне, нас поджидает…
— Кто, Клара или покойница? — перебил его комиссар, любивший ясность выражений.
Однако в то же мгновение, не в силах совладать с собой, он рефлексивным движением резко вскочил на ноги, воскликнув «Как же так?!», что могло быть воспринято и как вопрос, и как выражение крайнего удивления, сомнения, недоверия или бессилия.
— В общем, труп в ванне. Покойница голая, на ее теле множественные раны. Но никакой крови. Там уже инспектор Арнойа и помощник комиссара Деса. Они только что позвонили и сказали, что дело непростое и что, если вы не хотите, можете не приходить, они сами всем займутся.
— Но ведь я сам совсем недавно видел, как она входила в дом!
— Кто?
— Да я теперь сам не знаю, покойница или ее подруга, черт возьми! Слушай, давай говори как положено, мать твою!
— Шеф, да это вы извольте говорить как положено комиссару! Черт! Не понимаю, какое отношение имеет одно к другому… — завершил свою речь дежурный инспектор.