Тайна апостола Иакова

В момент, когда появились санитары, намеревающиеся забрать тело Софии, Клара вновь зарыдала. Санитарный фургон ждал внизу, неподвижно застыв возле уютного городского уголка под названием Врата Фашейра.

В те времена, когда Компостела представлял собой пространство, замкнутое в камне, словно орех в скорлупе, эти ворота в городской стене были единственными, которые постоянно, в любое время дня и ночи, оставались открытыми. Теперь это бойкое место, по которому все время снуют люди, переходящие из старого города в новый или, как говорят местные жители, из исторического града в новостройки и обратно. Самые строгие поборники точных определений с иронической полуулыбкой на лице называют исторический центр Компостелой, а новые районы — Сантьяго. Один ныне уже почивший писатель утверждал, что Компостела — это город, а Сантьяго — всего лишь поселение. Клара проживала на самом краешке ядра ореха, который теперь начинал казаться ей мистическим.

Ныне Врата Фашейра — это нечто вроде небольшой площади, на которой сходятся семь улиц. Глядя, как тело Софии выносят из дома, в котором они вместе жили, Клара вдруг отчетливо представила себе его после вскрытия, когда голова трупа напоминает сплющенную голову мерлана, а само тело с непристойно вывернутыми наружу ногами не имеет ничего общего с тем, что еще недавно было обычным человеческим существом, которое бродило по улицам и заглядывало в кафе, чтобы с кем-нибудь там встретиться и поболтать.

Столь же непристойно выглядит и шея трупа, которую вскрыли, а затем зашили далеко не так тщательно, как это сделал бы пластический хирург или работник североамериканской погребальной конторы; последний даже нанес бы специальный грим, чтобы было красиво; разумеется, если бы это было учтено в оплаченном чеке. И тогда труп предстал бы многочисленным родственникам и друзьям, собравшимся для проведения погребальной церемонии, в самом великолепном виде. Во всяком случае, настолько, насколько в принципе может быть великолепен труп, — ведь при жизни в нем гнездилась душа прекрасной женщины, стремившейся быть и считаться красивой и безумно жаждавшей нравиться; такой, какой была София Эстейро. Подумав об этом, Клара вновь не смогла совладать с рыданиями.

Рыдания услышала судья, которая в тот момент вновь вернулась из ванной комнаты, куда сочла нужным снова зайти; возможно, забыла там что-нибудь — губную помаду, сумочку, да что угодно, а может быть, хотела получше запечатлеть в памяти какую-нибудь на первый взгляд незначительную деталь, которая почему-то привлекла ее внимание.

Клара зашлась в рыданиях как раз в тот момент, когда судья вознамерилась усесться в кресло, присоединившись таким образом к исходному трио. Беседа, которую вели эти трое, протекала медленно и монотонно и состояла из вялых ответов адвокатессы на властные вопросы инспекторши; и то и другое непременно сопровождалось загадочной улыбкой Диего Десы, которую комиссар непременно счел бы если не дурацкой, то, по крайней мере, неуместной.

Диван и два кресла стояли в углу просторной гостиной с видом на Аламеду; элегантная и даже роскошная гостиная вызвала жгучую зависть у судьи, особенно когда она обнаружила, куда выходят окна. Ее судейская зарплата не позволяла ей стать обладательницей такой роскоши.

Деса приподнялся.

— Ваша честь… — снова пробормотал он.

— Ради бога… — перебила его судья, — какие между нами церемонии, мы ведь все давно друг друга знаем…

И это было правдой. Все происходящее скорее походило на дружескую вечеринку, нежели на допрос главной подозреваемой в убийстве.

Самое замечательное в такой городе, как Компостела, это то, что в нем действительно все друг друга знают; правда, для многих сие обстоятельство является в высшей степени неприятным и тягостным. Именно такое тягостное ощущение по разным причинам овладело сейчас как прытким помощником комиссара, так и адвокатессой. Судью и инспектора Арнойу, похоже, волновали проблемы иного толка.

Судья начинала сожалеть о том, что согласилась заместить главного судью Мигеса Посу, поскольку именно он, а вовсе не она, должен был дежурить в эту субботу; он попросил ее поменяться дежурствами, поскольку должен был съездить в Понтеведру.

«Ну что ж, он свое получит! Ожидается южный ветер, и в городе будет стоять вонь от целлюлозной фабрики», — мстительно подумала она в надежде избавиться от охвативших ее неприятных чувств; впрочем, тут же поняла, что это глупо. Однако она уже была не в силах сдерживаться и продолжила строить мысленные козни. «Кроме того, сегодня все дороги забиты, и ему потребуется не менее двух часов, чтобы добраться до места назначения!» — сказала она себе, прекрасно осознавая невозможность что-либо изменить и в глубине души уже смирившись с происходящим. В этот момент ее совершенно не волновало, что могли бы подумать о ней те, кто с трепетом выслушивает ее приговоры, если бы догадались о каверзности ее самых обычных мыслей.