Тайна аптекаря и его кота

Я, конечно, много о госте том думал, и о разговоре, что у них с господином Алаглани состоялся. Прежде всего, понял я, что гость — не просто из высокородных, а княжеских кровей. Иначе как объяснить «пресветлого»? Но имя своё скрывает, а значит — находится в розыске от Пригляда. Почему находится, тоже понятно. Заговорщик он, и возмечтал Собрание свергнуть и вновь кого-то на королевский трон посадить. Спрашиваете, что сам-то я по сему поводу думаю? А думаю я так, что коли б собранцев скинули, я бы о том не пожалел. Но и короля мне не особо хочется, потому что если какой король теперь на трон воссядет, то, ясен пень, примется карать всех, кто собранцам служил. Опять, значит, виселицы вдоль дорог встанут, опять горючи костры да секиры остры… Вам того хочется, почтенные братья? Только вряд ли чего у заговорщиков выйдет, это уж господин верно растолковал. Никому они, кроме себя, не нужны.

Ну а после потянулись дни скучные, хмурые. Дожди всё время лили, а стало быть, в саду и на огороде особо не поработаешь. Ребята по большей части в людской сидели, в камешки играли да байки травили. А я проводил время в покоях господских, и не скажу, что сильно скучал — потому что господин всерьёз вознамерился меня лекарскому делу учить и оттого давал читать разные книги. Не только наставления многоопытного Краахатти, но и про то, какие бывают моря и дальние страны, какие в тех странах деревья растут и какие звери живут. И про то, какие в небе горят звёзды и как по звёздам стороны света находить и время определять. И как свет лунный на рост трав влияет, и каким травам какие числа соответствуют, и как действия с их числами меняют свойства трав.

Господин не только читать меня заставлял, но и спрашивал прочитанное. Один раз решил я проверить, как он на леность мою посмотрит, и притворился, будто не усвоил заданное. Думал, выдерет или нет? Но господин драть меня не стал, а наказал иначе. Велел зажечь в чуланчике свечу и вместо сна ночного учить наизусть длиннющие и скучнющие стихи какого-то Хмиигари Маландийского. Честное слово, почтенные братья, уж лучше бы розги! Ну как вам, например, такое:

И за железными, проржавевшими насквозь небесами
Таятся белые звёзды, но свет испускают не сами,
А лишь отражают свет горящей старой земли,
На которую ныне все беды из Книги сошли.

По-моему, полная чушь! У этого самого Хмиигари в голове жучки водятся, да и стихи писать он совсем не умеет. Меня брат Аланар как учил: хорошие стихи пропеть можно, а эти строки тяжеленные разве споёшь?

Ещё господин много расспрашивал меня о прежней моей жизни в Тмаа-Урлагайе. И хотя отвечал я уверенно, всё равно боязно мне было — а вдруг станет на честность проверять своим чародейским изумрудом? Как ту вдову? Но обошлось, не увидел он в моих словах противоречий. И то — мало ли мы, братья, старались, жизнь эту купецкую сочиняя?

Ну, что ещё про эти недели сказать? Тангиль почти совсем поправился, даже на конюшне начал понемножку работать, дав отдых Хайтару. Тому, кстати, и без этого полегче стало — осенью столько воды таскать не надо, в бочки-то стекает дождевая, через бронзовые желоба. Зато больше пришлось ему полы мыть, из-за грязи уличной.

Я почти каждый приём подслушивал, но ничего необычного не заметил. Только вот одно мелкое событьице случилось, и я тогда не придал ему значения. Явился как-то на приём купец второй руки. Дядька солидный такой, одет богато, морда широкая, гладко выбритая, как их сословию и положено. Ну, их разговор с господином я прослушал, конечно, только выяснилось, что беспокоят купца желудочные боли, особенно когда плотно пообедает. Ходил он уже к другим лекарям, но ни хуже ему не становилось, ни лучше. Вот, посоветовали, покажись-ка ты, Баихарай, самому толковому столичному лекарю, господину, стало быть, Алаглани.

Господин ему до пояса раздеться велел, живот помял пальцами, постукал костяной палочкой. Потом вызвал меня колокольчиком, велел из травяного сарая принести синеус-корень. И уж в подробностях растолковал купцу, как тот корень надлежит заваривать и как тот отвар пить. Взял с купца сорок огримов. Тот с явной неохотой серебро отсчитал, но не торговался — не то что лысенький высокородный, который ещё стихами говорил.

Вроде бы ничего особенного! Сколько таких купцов и раньше приходило, и после. Только вот когда провожал я его к воротам, попалась нам навстречу Хасинайи. Несла она в дом стопку выстиранного господского белья. Как вы помните, девушка она помешанная, потому и очередная странность с ней вышла: затряслась вся, потом бельё прямо в лужу бросила и опрометью за угол дома кинулась, прятаться. Купец, по-моему, ничего и не заметил, очень он вид имел озабоченный. То ли о желудке своём больном думал, то ли о выплаченных сорока огримах сокрушался.