— Вика, не надо, перестань говорить ерунду. К нам это никак не относится, — молвил Сергей, придавливая переносицу.
— Мы все в его руках… Он может играть нами, как марионетками… Он все поймет… — она оставалась на своем.
Сергей мучительно сдвинул брови. Очередной бред нашел на Виолетту, раздражая его нервы. И тем паче она резала его без ножа, чем сильнее он боялся этого несбыточного бреда сам.
— Брось, ничего он не поймет. Мы ему вовсе не нужны, — уверил Сергей.
— Это тебе так кажется…
Нет, переубедить ее было нереально. В глазах уже повисли слезы, грозя новым выплеском, новой депрессией, которая претила Сергею пуще адской работы. Он пытался увещевать, постарался уговорить ее успокоиться, держать себя в руках, но Вика не слышала слов, повторяя лишь, что это конец. Через несколько минут она довела и себя, и его.
— Черт, Вика!.. — воскликнул Сергей. — Да в конце концов! Если даже он узнает, то максимум врежет мне по почкам и отправит обратно на равнины!.. В первый раз, что ли, бездна подери?!.. Орать из-за этого, что ли, теперь всю жизнь?!..
— Орать, да?.. — внезапный взгляд в его глаза заставил замолчать. — Выкинут и все?.. А ты подумал обо мне?.. Ты знаешь, что такое быть женщиной в аду?!..
Сергей осекся под неожиданной пронзительностью.
— Или ты думаешь, я не знаю, что со мной будет то же, что было сегодня
Сергей умолчал о том, как расправлялись с женщинами, упомянув только имя Даны. Но скрыть ничего не удалось.
— Вика… — вымолвил он тихо. Ее глаза наполнились слезами. Уже другими, нестерпимыми и неизбежными. — Вика…
Он потщился остановить срыв, но было слишком поздно. Ее ладонь отстранила его от себя.
— Нет, ты не знаешь, что это такое… — проговорила она. — И никогда не поймешь, потому что ты не женщина. И тебя не смогут так унизить, как унижали меня… И не смогут превратить в грязную дрянь, которой место только на помойке, — ее губы напряглись. Виолетта отвернулась, отодвигаясь на другой край кровати. Он был уже рядом, но она не могла больше смотреть ему в глаза. И не принимала его прикосновений.
— Это тебя, может быть, побьют и просто выкинут… А я… а я буду заново… Все заново… — невнятно произнесла она. — Как последняя тряпка… Как кукла, которую можно использовать, как хочешь… Над которой можно глумиться, и которая не сможет ответить, потому что слабее чем они… Изо дня в день… Тряпка половая, к которой может подойти любой, кто пожелает… Когда нет никакой надежды… И спрятаться тоже некуда… И невозможно сдохнуть, потому что снова оживешь и все повторится опять!..
Сергей увидел побежавшие по ее щекам мокрые дорожки.
— Дрянь, с которой все можно. Шлюха, которая не отказывает никому. Каждый день… Пока ты не превратишься в мусор, такой же, как валяется под ногами… Но и тогда найдется тот, кто добавит еще. И будет считать, что его силы — это счастье для меня, и я должна быть благодарна… Но если бы они знали, как я их всех ненавижу и что я бы убила их трижды хуже, чем Князь!.. — с ожесточением вскрикнула Виолетта. — Чтобы эти сволочи ответили за все!.. За весь этот кошмар…
За кошмары, которые заставляют орать по ночам, а просыпаясь — рыдать, потому что реальность еще ужаснее чем сон!..
Веки Сергея с болью опустились. Вот о чем были ее кошмары, о которых он догадывался, но так и не спросил, потому что боялся. Да, теперь он чувствовал, что все это время боялся страшной правды и убегал от нее, как мальчишка.
«Мужчины трусливы… они бегают от удара молнии, боясь, как бы не опалило штаны».
Вот что означала эта забитость. Вот откуда брались глаза затравленного щенка и нервные слезы. Вот что значило ее «спасибо» тому, кто избавил ее хотя бы от части ее ужасов. Но теперь эти ужасы вернулись сторицей, потому что не могли уйти, не могли забыться.
— Виа… Виа, прости меня… — Сергей положил руки на ее талию, чтобы хоть как-то утешить. Но она не реагировала на его слова.
— Я ненавижу их, ненавижу, — со злобой выдавила Виолетта. — Я хочу, чтобы их замучили в пыточной, чтобы они умирали долго и страшно, а потом опять воскресали и умирали снова, чтобы ощутили все, что ощущала я. Я хочу, чтобы над ними издевались так же, как они измывались надо мной!.. Тогда я буду счастлива!.. И буду ненавидеть их еще сильнее, так же, как я ненавижу себя саму…
— Вика, не надо так говорить, прошу… — Сергей сощурил глаза.
— Отчего же не надо?! Я живу в грязи, и я буду грязью! Чего таиться?.. Я шлюхой была, шлюхой остаюсь и буду ей всегда!.. Затасканной второсортной уродиной, которую выкинули на помойку, и правильно сделали!.. — она порывисто откинула прядь волос. Ее голос дрожал от гнева и боли. — И которой единственное, что остается — это сдохнуть, чтобы не мучить себя и остальных!..
— Виолетта… Виолетточка… — Сергей настойчиво обнял ее, прижимая к себе. Она не сопротивлялась. Ее ногти впились в свою ладонь, стараясь телесной болью затушить душевный костер. — Я прошу тебя… не надо… Все это в прошлом… И я клянусь, больше такого с тобой не будет никогда…