Тайна «Архелона» (Крик дельфина)

«Вахту» - какое промозгло-сырое, студеное слово для одних и нудное, сонно-укачивающее - для других. Вахтенный акустик «Архелона» матрос Бритт дремал, разморенный теплом электронных блоков станции. Ему грезилось, что он греется на флоридском пляже под настоящим летним солнцем, которого он не видел толком вот уже пятый год. Желтый головастик рисовал на экране полную подводную тишину - ровный круг. Бритт не заметил, как головастик слегка сбился и вычертил лимон с пупырышком в сторону правого борта. В наушниках, сдвинутых на виски, возникли слабые писки, но акустик уже забыл, как звучат посылки, испускаемые «квакером».

Бар-Маттай заглянул в рубку акустика и, заметив тревожное мигание индикатора, приложил брошенные головные телефоны к ушам. Среди привычных забортных шумов Бар-Маттай услышал четкие писки буев-шпионов.

В центральном посту за спиной Роопа Бар-Маттай нажал педальку ревуна боевой тревоги.

Все вокруг вздрогнули от полузабытой трели.

– В чем дело? - надвинулся на Бар-Маттая старший офицер.

– Из глубины грозит опасность нам… нараспев, будто строчку стиха, произнес Бар-Маттай.

Рооп, всегда сдержанный, взъярился:

– Не смей здесь ничего нажимать, болван ряженый!

Но тут в центральный пост ворвался Рейфлинт.

– Боцман, руль лево на борт! Глубина - тысяча футов. Боцман стронул манипуляторы, округлые и черные, как рукоятки самурайских мечей, и «Архелон» в крутом вираже зарылся в спасительную глубину.

В эту азартную минуту Рейфлинт напоминал хищного умного зверя, и Бар-Маттай, боясь встретиться с ним глазами, опустил взгляд на панель боевой электронно-информационной машины. Десятки разноцветных клавиш, испещренных «альфами», «дельтами», «тау», «омегами», являли грозную алгебру смерти. Буквы благородного греческого алфавита, буквы, которыми писали Гераклит и Протагор, Сократ и Гомер, были мобилизованы и призваны обозначать углы торпедных атак и боевых курсов. На глаза Бар-Маттаю попалась надпись «лимб чувствительности», и он подумал: как жаль, что на этом распятии человеческого мозга нет лимбов добра и милосердия.

Рейфлин прослушал глубину: буи-»квакеры» остались далеко за кормой «Архелона». Только тут он заметил Бар-Маттая, примостившегося за консолью боевой ЭВМ.

– Бог живет в океане, святой отец! - блеснул глазами коммодор. - И разумеется, под водой. Это только летчики уверены, что он на небесах. Аминь!

– Аминь, - глухо откликнулся Бар-Маттай.

Потеряв лодку, майор Джексон выставил три перехватывающих барьера. На это ушел весь бортовой запас радиогидроакустических буев. Но все было тщетно - атомарина не прослушивалась.

– Штурман! - разъярился Джексон. - Долго я буду ждать опознавания?! Чья эта лодка, раздери вас черт с вашей шарманкой!

Штурман-оператор откликнулся растерянно и подавленно:

– Командир, трижды вводил шумы в анализатор… Получается одно и то же… Но это невероятно! - Вы хотите сказать, что ЭВМ дает шумы вашей задницы?!

Штурман обиженно нажал кнопку выдачи информации, и на табло дисплея в пилотской кабине вспыхнул короткий текст: «Стратегическая атомная ракетная лодка «Архелон». Тактический номер S-409. Командир - коммодор Рейфлинт».

От изумления Джексон чуть не выпустил штурвал.

– «Архелон» погиб три года назад!

– Но это его шумы! - настаивал оператор.

Эпфель слышал эту перепалку в наушниках своего шлемофона. Более того, он видел, что показал дисплей. От одной только мысли, какая сенсация далась ему сейчас в руки, у Эпфеля взмокли под подшлемником волосы. Вот он, его звездный час! Завтра все телеграфные агентства мира разнесут невероятную новость, которую добыл он, хроникер «Телеандра» Дэвид Эпфель: «Архелон» жив! Завтра каждая секунда эфирного времени обернется для него золотой дождинкой…

Самое главное, что разговор Джексона с оператором остался на пленке. Большей удачи Эпфелю не выпадало за всю его репортерскую жизнь. Он еще раз прослушал перебранку: две последние фразы, в которых заключалось жемчужное зерно сенсации, звучали преотчетливо. Весь диалог занимал на пленке не больше метра. Уединившись в брезентовой выгородке бортового туалета, Эпфель дрожащими пальцами вырезал этот драгоценный метр и намотал ленту на стержень шариковой ручки. Стержень плотно влез в корпус, и Дэвид завинтил колпачок. Так-то оно надежней!

Весь обратный полет Эпфель придумывал шапки для столичных газет. Варьировал на все лады слово «призрак» и имя «Летучий Голландец»: «Призрак из глубины», «Сто трупов на борту атомного «Летучего Голландца»«, «Вечные пленники бездны»…