Тайна архивариуса сыскной полиции

Я поправила бессменное форменное платье. Как это ни смешно, оно придало мне уверенности перед поездкой. Символ мнимой независимости, некрасивый и не женственный – антипод тем платьям, что дарил Алексей. Собралась и, обувшись, накинула мамин платок поверх пальто, посмотрелась в зеркало.

Всё та же. Простой человек. Слабый, терзаемый сомненьями и страхами. Не ангел, совсем не ангел… жаль.

Утреннее солнце осветило темный коридор. Я окинула взглядом скромную обстановку: деревянная вешалка, выкрашенный белой краской дощатый пол, большой сундук, запертый ржавым замком. Улыбнулась валенкам у высокой двери, они сиротливо стояли в самом углу. Захлопнула небольшой саквояж, погладив его мягкую кожу – последний подарок Насти, маленькая памятная карточка так и осталась где-то на дне. Вышла из квартиры и аккуратно закрыла дверь.

Большой металлический ключ не хотел попадать в замочную скважину, словно отказывался выполнять свою работу и сговорился с дверью – не отпускать квартирантку. Глупости – то дрожали мои ладони.

Розовое утро стучалось в высокие окна, будто мелкий воришка проникало сквозь щели и подсвечивало пыльный туман парадной.

Алексей уже ждал меня у дверей.

– Прошу, – он подал мне руку, забирая саквояж.

Мужские пальцы в черной перчатке. Черный автомобиль, черное сиденье, черные глаза моего спутника. Милевский открыл мне дверь, и я уселась, придерживая пальто.

– На Николаевский! – бросил Алексей водителю и недовольно нахмурился, глядя на моё лицо.

– Ты бледна, – заметил он, усаживаясь рядом.

– Тяжелая ночь, – я отвернулась к окну. – Мне снились кошмары.

Князь стянул перчатки и, бросив их на колени, понятливо хмыкнул:

– И наверняка не ела.

За окном мелькали знакомые улицы. Парадный Петроград красовался ровными рядами домов, лепными карнизами окон, высокими резными дверями. Длинными метлами дворники мели главную улицу столицы – Невский проспект сиял чистотой.

Ты – ловелас, мой любимый город. Ловишь восхищенные взгляды, красуешься перед незнакомцами. Прячешь грязь и разруху за нарядными фасадами, словно старая кокетка морщины за толстым слоем пудры.

Иногда мне кажется – ты почти живой.

Привокзальная площадь была шумной и людной. Пассажиры прибывали на телегах и трамваях. Кто победней шли пешком, волоком таща тяжелые сундуки и тюки с вещами. Запахи машинного масла, железа и резины смешивались с потом лошадей, навозом и смрадом немытых тел.

Мы вышли из автомобиля и направились к входу. Высокая башенка вокзала подмигивала стрелками круглых часов, кованные калитки на высоких арках были отворены, вокзал ждал пассажиров. Алексей не взял с собой слуг, некому было расчищать путь в плотном людском потоке,  только этого и не требовалось. Крестьяне и рабочие безошибочно чувствовали барина, расступались и низко кланялись князю. Въевшееся под кожу раболепие. Такое естественное, и от того еще более страшное.

Равенство… сколько нам идти до него?

Замечала бы я эти мелочи, если бы имела титул, если живы бы были родители? Или пребывала в счастливом неведении, зная лишь одну сторону жизни, зная лишь парадный Петербург?

Алексей остановился на секунду, чтобы бросить подаяние нищему. Тот запричитал что-то благодарное и ударился головой о землю.

Я перевела взгляд на треугольную афишу, анонсирующую «Жизель».

– Желаешь посмотреть? – снова подал мне руку Милевский.

– Меня уже пригласили, – ответила я, ступая за ним.

Князь нахмурился, промолчал.

– Жандарм! Жандарм! – тучный мужчина громко звал полицейского и хлопал себя по пустым карманам, надеясь ошибиться, но уже догадываясь в верности своих предположений.

Ограбили. 

– Ждем-с, – пассажир, одетый в клетчатый пиджак сжимал в руке билет и утирал лоб тыльной стороной ладони. Теплое пальто он перекинул на руку, вероятно, бежал и упрел. От того и дышит так часто.

– Клавдия, где расписание?!  – визгливо крикнула какая-то женщина.

– Пар-ти-я-ми по со-рок че-ло-век, – по слогам читал какой-то рабочий. – Василий, что такое пар-ти-я-ми?

Вокзал говорил на разные голоса, жил собственной жизнью. Сколько встреч и расставаний хранило это место, сколько радости и печали. Романтика дорог, для многих жителей империи – прокатиться на чугунке было незабываемым приключением.

Протяжно загудел гудок, колеса исполинской машины слегка двинулись, облако пара с громким шипением поднялось в воздух.  Скорый поезд ждал отправления. ½ Петербург – Москва. Алексей уверенно направился к выкрашенному в синий вагону.

Салон же был пугающе красным. Красный ковер, красная обивка дивана и красные стены.

Алексей подошел к письменному столу и взял телефонную трубку.

– Соедините с буфетом, – приказал князь. – Любезный, подайте завтрак, да не задерживайтесь.

Я откинула штору с небольшого квадратного оконца. Солнце на миг ослепило глаза.

– Отдохни, – сказал мне Милевский, – путь предстоит долгий.

– Литерный поезд, – заметила я и повернулась к Алексею. – Княжна Давыдова ожидает высоких гостей?

Он подошел к окну и вернул занавес на место.

– Вчера ты виделась с Денских.

Князь не спрашивал, констатировал факт. Я стянула с шеи платок.

– Виделась.