Он протянул мне руку. Я сделал вид, что не заметил, что у него не хватает двух пальцев.
Его рот перекосился в подобии улыбки.
— Необходимая жертва делу, понесенная во время обучения студента искусству изготовления бомб. И я сожалею о твоей потере — потере, для которой до сих пор не добились справедливости.
— Наказали лишь капитана Ван Шейка, — кивнул я. — И то, если считать достаточным наказанием за преступную халатность срок в десять лет, из которых он не отсидит ни дня.
Капитан, чьё роковое решение обрекло в тот день на гибель более тысячи пассажиров, был осужден судом в январе этого года, но он остался на свободе под залог в 10 000 долларов.
Блондин покачал головой.
— Я бы не стал надеяться на правосудие. Судья Томас — инструмент капиталистической системы. А офицеры и директора пароходной компании «Никербокер», которые так дорожили своей прибылью, что не стали вкладывать деньги в самые простые меры безопасности, даже не попадут под суд. Чего еще было ожидать? Вся система коррумпирована.
Я понимал, что мной манипулируют, и все же не мог не согласиться с ним — по крайней мере, в том, что касалось катастрофы «Слокама». Интересно, именно так видел произошедшее Джонатан?
Впервые я понял, как легко поддаться соблазну анархистов — в окружении тех, кто понимает, что такое несправедливость, и кто жаждет правосудия и лучшей жизни. Я был не согласен с их методами, но не с их идеалами.
— Меня зовут Павол Хлад. Не важно, соратник ты нам или нет, но я рад, что сегодня ты здесь. Пойдемте, я отведу вас обоих к Джонатану, — он жестом пригласил нас с Изабеллой следовать за ним.
Мы прошли мимо мужчин и женщин, которые вскидывали руки, чтобы приветствовать оратора, который только что вышел на трибуну. Я заметил Мэй Лин на сцене позади выступающего, хлопающую в ладоши. Я даже увидел своего старого школьного товарища Сэмюэля Лизке. Но Джонатана нигде не было видно. Пока.
Я крепко держал Изабеллу за руку, чтобы не потерять ее, время от времени поглядывая на рабочего железной дороги, который под одобрительные возгласы толпы говорил о лучшей зарплате и более коротком рабочем дне.
— Железными дорогами управляют такие люди, как Джей Гулд и Корнелиус Вандербильт, — сказал оратор, задыхаясь от отвращения и бормоча «грязные капиталисты».
— Вы думаете, их заботит, хватает ли нам денег на еду?! Есть ли у нас приличное жилье? — кричал выступающий, стуча кулаком по трибуне.
— Нет! — крикнула толпа в ответ.
— Разве их волнует, что наши дети целыми днями работают на фабрике, когда им положено быть в школе?
— Нет, чёрт возьми! — во второй раз они крикнули ещё громче.
Он продолжал говорить, доводя всех в комнате до исступления. Но больше я ничего не слышал, потому что мы подошли к тому, что выглядело как бетонная стена в задней части комнаты. Я с изумлением наблюдал, как Павол поднял кусок проволоки длиной в фут, вставил его в одну из щелей, и стена волшебным образом открылась.
Мы последовали за Паволом в комнату поменьше.
— А как это работает? — спросил я, рассматривая большие петли по обе стороны стены.
Тот пожал плечами.
— Прецизионные петли. А дверь облицована бетонной плитой.
— Тебе всегда всё надо знать, да, Саймон?
Я резко обернулся, так как думал, что комната пуста. Может быть, там есть еще один потайной ход? Или я что-то упустил?
Я впервые за два года столкнулся лицом к лицу с Джонатаном Страппом. Копна его каштановых волос была точной копией волос Ханны, но на этом сходство между ними заканчивалось.
Ханна всегда была готова улыбнуться. А лицо Джонатана было искажено гневом, и глаза, не отрываясь, смотрели на меня из-за очков в проволочной оправе. Он похудел; одежда так свободно свисала с его хрупкого тела, что он казался даже моложе своих двадцати трех лет.
— Оставлю вас наедине, — сказал Павол и скрылся за фальшивой бетонной стеной.
— А это кто? — кивнул Джонатан на Изабеллу. — Замена моей сестры?
Изабелла спокойно отнеслась к его грубости.
— Можете называть меня миссис Синклер. Я вместе со своим тестем помогаю Саймону в расследованиях.
— Вы замужем? — он скептически приподнял бровь.
— Вдова, — тихо ответила Изабелла.
— Может быть, присядем? — предложил я, указывая на стол и стулья в центре комнаты.
Но Джонатан покачал головой.
— Мне ни к чему садиться. Мне нечего тебе сказать. Я согласился на эту встречу лишь для того, чтобы успокоить своего отца, — отрывисто произнёс он.
Я сел, жестом предложив Изабелле сделать то же самое. Я заставил себя принять расслабленную позу, хотя на самом деле не чувствовал ни грамма спокойствия.
Это была стратегия, которую я давно разработал для такого рода ситуаций — чем сложнее разговор, тем сильнее нужно казаться непринужденным и собранным. Чаще всего это приводило к тому, что люди разглашали больше информации, чем намеревались.
— Твой отец беспокоится о тебе, — сказал я. — Ты мог бы почаще навещать своих родителей.
Он резко, гортанно рассмеялся.
— Кто бы говорил, Саймон! Ты сам не появлялся уже два года!
— Я — не их сын, — покачал я головой, но его слова попали в цель.
— А мог бы им стать.